Иоанн Мейендорф - Византия и Московская Русь

Все это подтверждает, что Киприан верно понял завещание Алексия, о чем речь ниже: в высшей степени сомнительно, чтобы митрополит поддался давлению боярской партии и согласился с назначением Михаила–Митяя, санкционируя тем самым разделение митрополии.

В течение нескольких последовавших за поставлением Киприана в митрополиты Киевские лет главные участники великой русской драмы покинули историческую сцену. В 1376 году прогенуэзский император Андроник IV отстранил патриарха Филофея. В 1377 году умер Ольгерд Литовский, оставив княжество своему сыну Ягайло. Наконец, 12 февраля 1378 года скончался восьмидесятилетний святитель Алексий. Его смерть вызвала новый продолжительный кризис в русско–византийских отношениях.

1. Византия, Генуя и Золотая Орда

Выше мы говорили о значении генуэзских и венецианских поселений на северных берегах Черного моря для понимания восточноевропейской истории XIV века. Византийская империя не могла принимать важных внешнеполитических решений, затрагивавших итальянские интересы, без одобрения Венеции или Генуи: ведь генуэзцы владели Галатой, а венецианцы крепко держались в Эгейском море и Крыму. Однако жестокое соперничество этих двух итальянских республик подчас давало византийцам возможность лавировать. Иоанн VI Кантакузин (1347–1354 гг.) пытался избавить Византию от генуэзской хватки с помощью венецианцев, но потерпел провал. Генуэзцы, при помощи усиливавшихся оттоманских турок, — которым предложили определенные экономические выгоды, — в 1354 году добились ухода Кантакузина и возвращения Иоанна V.

За безуспешной поездкой Иоанна V в Рим (1369–1370 гг.), которая показала, что даже обратившемуся в римскую веру императору папство не может оказать помощи или хотя бы положить конец изнуряющей конкуренции Венеции и Генуи, последовала ошеломительная победа султана Мурада над сербами, которая обеспечила туркам контроль над большей частью Балканского полуострова. В 1372–1373 годах Иоанн V заключил с Мурадом договор, который практически сделал его вассалом турок.

Изменившаяся ситуация не прекратила борьбы итальянских республик. Только теперь Венеция и Генуя имели дело с Мурадом, а не с византийцами и при помощи турок смещали и назначали византийских императоров. Так, в 1376 году генуэзцы низложили — с турецкой помощью — императора Иоанна V, который отдал Венеции остров Тенедос, и возвели на трон его сына Андроника IV, обещавшего этот же остров Генуе. Выше мы видели, что насущные торговые интересы Генуи требовали взаимодействия с Золотой Ордой. Поэтому вполне естественно, что генуэзские дипломаты и купцы готовы были помогать татарам сохранить их господство на Руси. Сведения о деятельности генуэзцев в Москве очень скудны, [579] Одна из причин этого пробела в том. что в патриаршем реестре нет ни одного акта, относящегося к правлению патриарха Макария (1376–1379 гг.), поставление которого прогенуэзским императором Андроником IV расценивалось как незаконное. но русские летописи упоминают «сурожан» (т. е. жителей Сурожа, Сугдеи), политические цели которых, в отличие от их национальности, совершенно очевидны. [580] Русские историки дебатировали вопрос о том, были ли «сурожане» армянами, греками, итальянцами или русскими купцами, связанными с Сурожем. (В. Е. Сыроечковский, «Гости–сурожане», М., 1935; В. Е. Левченко, «Очерки по истории русско–византийских отношений», М., 1956, с. 525–526; 244, с. 22 и др.). Вопрос о национальности сурожан нам кажется совершенно второстепенным. В летописях вполне определенно описана их политическая роль как генуэзских дипломатических агентов, сторонников татар. После 1370 года они активно сопротивлялись планам примирения Москвы, Твери и Литвы, которые вынашивали патриарх Филофей и его посол Киприан и которые угрожали власти Мамая над Русью. В 1374 году, когда примирение, казалось, было достигнуто, Некомат Сурожанин, в сопровождении татарского посла, сновал между Москвой, Тверью и Литвой и в конце концов привез из Орды грамоту, объявлявшую Михаила Тверского великим князем. Тогда Михаил Александрович нарушил клятвенное обещание о мире и союзничестве с московским князем. [581] 237, с. 109–110; 200, с. ПО. За покорением Твери москвичами в 1375 году — это был явный вызов Мамаю — последовали годы колебаний со стороны князя Дмитрия Ивановича. Боярская партия в Москве хотела традиционной лояльности по отношению к Орде. В прошлом Византия и церковь поддерживали эту стратегию, но теперь против нее выступали Филофей, Киприан и их друзья–монахи в Москве, желавшие мира с Литвой и свержения татарского ига. Дмитрий был вынужден искать Алексию такого преемника, который бы проводил протатарскую политику, даже если при этом будет страдать православное население Литвы и единству митрополии наступит конец. Но, чтобы иметь такого митрополита, надо было отвергнуть Киприана. Источники несколько раз упоминают генуэзские деньги, употреблявшиеся для поддержки «московского» митрополита, что показывает, насколько активно генуэзские торговцы были вовлечены в византийскую и русскую церковную политику.

С 1375–го по 1380 год велись активные дипломатические маневры. Мамай и его генуэзские союзники старались с помощью дипломатии и денег восстановить прежнее господство татар над теряющим терпенье русским народом. Обе стороны желали — и боялись — прямого военного столкновения. Военные стычки происходили с переменным успехом. [582] В 1376 году Дмитрий ненадолго овладел Великими Болгарами на нижней Волге. В 1377 году татары разбили небольшую русскую армию на реке Пьяне, но в 1378 крупная карательная экспедиция, возглавлявшаяся одним из приближенных Мамая, была остановлена русскими на реке Воже, к юго–западу от Москвы. Наконец, в 1380 году Мамай решил покончить с Москвой и, как это часто делали в прошлом его предшественники, сокрушить русских одним мощным ударом. Конечно, эти события затрагивали перспективы византийского религиозного, культурного и политического присутствия на Руси. До 1376 года крепкая рука патриарха Филофея такое присутствие успешно обеспечивала. Несмотря на унизительное положение императора Иоанна V, патриарх мог проводить в России совершенно самостоятельную политику, в частности, через посредство своего друга и посла Киприана. Эта политика заключалась в сохранении единства митрополии, а после 1370 года имела также в виду примирение Москвы и Литвы в целях совместной борьбы с Ордой. Внутренние неурядицы в Сарае и усиление Москвы убедили Филофея, что лояльность по отношению к татарам более не имеет смысла и что для церкви она означает потерю юго–западных епархий и угрозу подчинения латинству православных Литвы и «Малой Руси». В лояльности по отношению к Орде были заинтересованы только генуэзцы, но их Филофей, как и его друг Кантакузин, всегда ненавидел, — генуэзцы в Галате, генуэзцы, распоряжающиеся всей хозяйственной жизнью Византии, были настоящим воплощением унижения империи. Но, увы, дальновидные замыслы Филофея, Киприана и московской монашеской партии казались нереальными большей части правившей в Москве боярской верхушки, привыкшей, что церковь считает интересы великого княжества своими, и видевшей в литовцах чуть ли не больших врагов, чем татары. Князь Дмитрий Иванович, вплоть до смерти, последовавшей в 1389 году, колебался, ища поддержки то с одной, то с другой стороны. Несмотря на славу национального героя, он, как кажется, не имел достаточной последовательности и целеустремленности. Кризис русско–византийских отношений (1378–1390 гг.) отчасти объясняется его сомнениями и метаниями.