Александр Лопухин - Жизнь и труды святого Иоанна Златоуста, архиепископа Константинопольского

Таким образом, неправда восторжествовала, нечестивые гонители праздновали победу, а величайший праведник, истинно великий светильник для грешного мира был оскорблен и изгнан. Но торжество это было лишь внешнее и призрачное. Действительной победительницей всегда бывает правда, и, хотя бы она и была гонима и. попираема, хотя бы и была увенчана терновым венцом и вознесена на позорный крест, ее победного лика не могут омрачить никакие мучения и казни, и она восторжествует над своими мнимыми победителями. «Блаженны изгнанные за правду; ибо их есть царство небесное». А кому принадлежит царство небесное, тому принадлежит и победа, потому что только оно и есть цель всех стремлений и высших домогательств человеческой души. Кто не достоин царства небесного, тот есть несчастнейший из несчастных, который погубил свою земную жизнь и хотя бы видимо торжествовал победу, в действительности есть побежденный, повергнутый в прах и уничтоженный. Все это и оправдалось на последующей судьбе как самого великого угодника Божия Иоанна, так и на его жестоких гонителях.

Изгнав великого святителя из столицы и таким образом достигнув желанной цели своих злобных домогательств, императрица Евдоксия, однако, еще не успокоилась и старалась преуспеть в том, чтобы поскорее уничтожить самые следы существования Иоанна. Даже и в заточении, в качестве беспомощного узника, Иоанн все еще страшен был для нее, и в ее преступной совести все еще гремели обличительные слова: «Опять беснуется Иродиада, опять мятется, опять пляшет и рукоплещет, опять главы Иоанновой ищет». Одно воспоминание об этих словах приводило ее в злобное неистовство, и она действительно продолжала искать главы Иоанновой. Она не преминула дать воинам, отправлявшим его в заточение, строгий наказ, чтобы они обращались со своим узником как можно беспощадней и всячески оскорбляли его, и это с той целью, «дабы умер скорее». Такова сатанинская жестокость этой своенравной женщины!

Варварские воины, конечно, были рады стараться и причиняли великому праведнику всевозможные оскорбления, стараясь всячески отравлять ему жизнь. Посадив его на голую спину лошака, они с жестокой поспешностью гнали животное, делая в один день такие переходы, какие следовало бы сделать только в два или три дня. Не давая ему ни малейшего отдыха днем, они и на ночь останавливались в грязных гостиницах, иногда в еврейских корчмах, а порой и прямо в блудных домах, совершая при нем всевозможные гнусности. В церковь нигде не позволяли ему входить, и когда он заявлял желание об этом, то его подвергали всяким ругательствам и оскорблениям и томили голодом, отнимая положенный ему паек.

Таков был крестный путь великого угодника Божия, направлявшегося к месту своего заточения.

Но оскорбления ему причиняли не одни только грубые варвары-воины. Когда случалось им проходить через города, где жили друзья Феофила александрийского и, следовательно, ожесточенные враги Иоанна, то и эти недостойные пастыри всячески старались излить свою злобу на страдальце; некоторые совсем не впускали его в город, а другие даже поощряли воинов поступать с ним как можно беспощадней.

Один из его смертельных врагов, епископ Кесарии Каппадокийской, некий Фаретрий, позоривший славную кафедру Василия Великого тем, что его главным занятием была псовая охота на зайцев, едва не погубил жизнь Иоанна. С притворным гостеприимством отведя для него особый дом, Фаретрий подговорил монахов произвести на этот дом нападение, и святитель, спасаясь от ярости этих негодных людей, должен был ночью бежать из города, пробираясь по ухабистым горным тропам. Мул под ним при этом споткнулся, и страдалец, упав с него, получил такой сильный ушиб, что долго пролежал в опасном для жизни обмороке.

Положение страдальца было бы ужасным, если бы он не носил в своей собственной душе источника той неизреченной радости, которой никто не может отнять в этом мире и которая нередко прорывалась наружу, когда святитель, в безграничном уповании на всевидящий и благоустраивающий Промысл Божий, неоднократно говорил: «Слава Богу за все». Немалым утешением для него было и то, что в некоторых местах его встречали с глубочайшим сочувствием как епископы, так и народ, и проливали о нем горючие слезы. Особенно трогательным было зрелище в Таврокиликии, где навстречу ему вышло множество девственниц, которые или слышали когда-то его златословесные беседы, или, по крайней мере, читали его великие творения о девстве, сделавшиеся вечным источником назидания и ободрения для всех подвижниц этого рода. Увидев великого святителя, ведомого в заточение, они огласили воздух громким плачем и, проливая горькие слезы, вопили: «Лучше бы было, дабы солнце угасло, нежели уста Иоанновы умолкли». Это зрелище до глубины души тронуло страдальца, и он плакал и сам, находя себе в то же время великое утешение в столь искреннем и глубоком сочувствии даже со стороны тех, которых он никогда раньше не видел и не имел о них никакого попечения.

Местом ссылки для св. Иоанна назначена была отдаленная и бедная деревня Кукуз в Малой Армении, терявшаяся в одной из глухих долин дикого Тавра, где гнездилось разбойничье племя исаврийцев, которые то и дело совершали набеги на окружающие селения, производя грабежи и убийства. В этой живой могиле и должен был проживать бывший патриарх столичного города.

Враги его могли бы наконец успокоиться, если бы гнев Божий и возмущенная совесть не явились грозной карой для них за совершенную ими несправедливость. Слух о совершившемся насилии в Константинополе возмутил всех даже на далеком Западе. Папа Иннокентий I, узнав о подробностях дела, сообщил обо всем императору Гонорию и просил его ходатайствовать пред своим братом, которому с своей стороны написал сильное и трогательное письмо. «Кровь брата моего Иоанна, — писал он, — вопиет к Богу на тебя, царь, как в древности кровь Авеля праведного вопияла на братоубийцу Каина, и она будет отомщена, потому что ты во время мира воздвиг гонение на церковь Божию, изгнал ее истинного пастыря, изгнав вместе с тем и Христа, а стадо вручил не пастырям, а наемникам». Гонорий с своей стороны также написал брату, укоряя его в неразумной жестокости, и отправил посольство для расследования дела. Но Аркадий, считая уже дело непоправимым и более всего опасаясь злого нрава Евдоксии, перешел, как это обыкновенно бывает со слабыми натурами, от малодушия к дерзости и отнесся к посольству своего брата с оскорбительным пренебрежением, хотя в душе и терзался сознанием допущенной им неправоты.