Гилберт Кийт Честертон - Еретики

Единственное, что мог бы сделать великан, чтобы подготовиться к схватке с неумолимым Джеком, — так это постоянно сражаться с другими великанами, раз в десять больше его самого. То есть уже не быть великаном, а стать Джеком. Поэтому–то сочувствие маленьким или побежденным, в котором нас, либералов и националистов, часто упрекают, отнюдь не бесполезная сентиментальность, как представляется мистеру Уэллсу и его друзьям. Это первый закон практической отваги. Быть в лагере слабейших значит принадлежать школе сильнейших. Трудно вообразить что–либо более благотворное для человечества, чем появление расы Сверхлюдей, с которыми простым смертным придется сражаться, как с драконами.

Если Сверхчеловек лучше нас, то нам, разумеется, нет нужды сражаться с ним. Но тогда почему бы не назвать его святым? Если же он просто сильнее (будь то физически, духовно или морально — не суть важно), тогда ему придется считаться с нами, по крайней мере из–за нашей силы. Если же мы слабее его, то это вовсе не означает, что мы должны быть слабее самих себя. Если мы недостаточно высоки, чтобы коснуться коленей великана, то это не означает, что мы должны стать еще ниже, опустившись перед ним на колени. По сути дела, в этом смысл всего современного преклонения перед героями и прославления Сильного Человека, Цезаря, Сверхчеловека. Коль скоро Сверхчеловек — нечто большее, чем человек, мы должны быть чем–то меньшим.

Несомненно, существует более древний и прекрасный культ героев, чем нынешний. В древности герой был, подобно Ахиллесу, более человечным, чем само человечество. Сверхчеловек Ницше холоден и одинок. Ахиллес так безрассудно любит своего друга, что, потеряв его, в порыве отчаяния крушит целые армии. Печальный Цезарь в пьесе Шоу с бесплодной гордостью изрекает: «Тот, кто никогда не знал надежды, не может отчаиваться» [ Пьеса «Цезарь и Клеопатра» ].

Богочеловек древних ответствует с вершины жуткой горы: «Есть ли болезнь, как моя болезнь?» [ усечённая цитата из ветхозаветной книги «Плач Иеремии» (1:12) ] Великий человек — не тот, кто настолько силен, что чувствует меньше других людей; это человек, который настолько силен, что чувствует больше. И когда Ницше говорит; «Эту новую скрижаль даю я вам: станьте тверды», то на самом деле он изрекает: «Эту новую скрижаль даю я вам: станьте мертвы». Чувствительность — вот первооснова жизни.

За последним аргументом я вновь хочу обратиться к сказке о Джеке — победителе великанов. Я так подробно остановился на теме великанов у мистера Уэллса не потому, что она занимает какое–то особое место в его сознании; на мой взгляд, Сверхчеловек в его космосе не кажется таким великим/как у Бернадра Шоу. Я затронул эту тему совершенно по другой причине: как мне представляется, этот культ аморального героя завладел им в незначительной степени, и еще можно не дать этой ереси совратить одного из лучших мыслителей наших дней.

На протяжении своей «Новой Утопии» Уэллс не раз с восхищением ссылается на мистера У. Э. Хенли [ английский поэт, писатель и редактор газеты «Нэшнл обсервер» Уильям Эрнест Хенли (1849–1903) ]. Этот умный, но несчастный человек всю жизнь восхищался некой неопределенной грубой силой и постоянно обращался к старинным народным сказаниям и балладам, к произведениям литературы древних времен, в которых он пытался найти восхваление силы и оправдание тирании. Но ничего подобного не находил. Ничего такого там нет. Образцом примитивной литературы можно считать сказку о Джеке — победителе великанов. Вся древняя литература пронизана восхвалением слабых. Народные сказания полны сочувствия к меньшинствам так же, как современные политики–идеалисты.

Старинные баллады выражают такую же сентиментальную озабоченность судьбой побежденных, как и Общество защиты аборигенов. Во времена, когда люди были суровы и грубы, когда их повсюду подстерегали опасности, когда они жили по жестоким законам и действительно знали, что значит сражаться, у них было только два вида песен. Первый — песни, выражающие ликование по поводу победы слабых над сильным врагом; второй — горестные стенания по поводу редкой победы сильных над слабыми. Ибо это нежелание мириться с существующим положением вещей, это постоянное стремление нарушить существующее равновесие, этот дерзкий вызов миру сильных — вот в чем сущность и величайшая тайна психологического феномена под названием человек.

Его сила в том, чтобы презирать силу. Отчаянная надежда — не только подлинная надежда, но и единственная подлинная надежда человечества. В самых суровых балладах о Шервудском лесе разбойники вызывают наибольшее восхищение, когда они бросают вызов не только королю, но и герою (что гораздо ближе нашей теме). В тот момент, когда Робин Гуд становится кем–то вроде Сверхчеловека, благородный хроникер показывает нам, как Робин оказывается побежденным бедным жестянщиком, которого он собирался убрать с пути. И благородный хроникер говорит об этом так, что победа жестянщика вызывает у нас истинное восхищение.

Это великодушие не есть продукт современного человеколюбия и не имеет никакого отношения к миру. Это великодушие — просто одна из утерянных составляющих искусства войны. Последователи Хенли призывают к созданию могучей и непреклонной Англии, и поэтому они пытаются найти в жестоких старинных историях могучую и непреклонную Англию. Но на страницах этой жестокой старинной литературе они находят надпись: «Политика Маджуба» [ Унизительное поражение англичан у горы Маджуба в 1881 году привело к окончанию первой англо–бурской войны и к изменению имперской политики правительства Британии ].

Так называемая новая нравственность не без ярости вцепилась в проблему пьянства. Энтузиасты не знают покоя — от тех, кто выдворяет людей из ресторана в 12.30, до пылкой дамы, которая крушит топором американские бары; но все они почти всегда признают, что пить можно в одном–единственном случае: для подкрепления, как пьют лекарство.

С этим я не соглашусь ни за что на свете. Пить безнравственно и опасно только в том случае, если выпивка для вас — лекарство. И вот почему. Если вы пьете для удовольствия, вы гонитесь за чем–то редким — ведь пока вы в здравом уме, вы не ждете, что каждый час принесет вам удовольствие. Если же вы пьете для здоровья — вы стремитесь к вещи естественной; к тому, что вам положено; к тому, без чего вы действительно не можете обойтись.

Тот, кто познал искушение экстаза, еще может устоять; но вряд ли устоит тот, кто познал искушение нормальности. Представьте себе, что вы даете человеку волшебное снадобье и говорите ему: «Прими, и ты перепрыгнешь памятник!» Без сомнения, он примет и перепрыгнет, но вряд ли он начнет прыгать день и ночь на потеху согражданам. А вот если вы дадите снадобье слепому и скажете: «Прими, и ты увидишь», искушение окажется много, много сильнее.