Игорь Смолич - История Русской Церкви. 1700–1917 гг.

Все эти события послужили мощным толчком для теоретической мысли, направив ее в то же время по вполне определенному руслу. Отныне именно Московская Русь представлялась тем гарантом, который обеспечивал сохранение православия в его чистоте и цельности. Государь московский становился законным обладателем всех прав и обязанностей византийского царя. Следовательно, он был теперь тем «царем православным», без которого лишилась бы своей основы вся религиозно обусловленная система древнерусского мировоззрения. Византийское учение о симфонии оказалось вполне применимым к московским условиям. Русская Церковь была единственной, сохранившей в чистоте сокровище православного учения, государь же был ее защитником и охранителем. И когда Иван IV (1533–1584) в 1547 г. официально принял царский титул, это было вполне последовательным шагом. Ведь и до того великие князья в московских письменных памятниках именовались царями [41] См. прим. 27. Характерным для политической атмосферы при Иване III было торжественное венчание князя Дмитрия, внука Ивана III, в 1498 г. именно царем, а не великим князем (СГГД. 2. № 25). . Итак, концепция официальной церковной письменности и московской публицистики 2–й половины XV и начала XVI в. стала живой государственной и церковно–правовой реальностью: на московском престоле в качестве самодержца восседал единственный в мире православный царь [42] См., например, Хронограф 1512 года, в: ПСРЛ. 22. 1. С. 208; или послание митрополита Макария Ивану IV, в: АИ. 1. № 160; ср. ДАИ. 1. № 25 и 40; Smolitsch. S. 129–135. О возникновении титула «самодержец–автократор» см.: Острогорскиj Г. Автократор и самодржац: Прилог за историja владачке титулатуре у Византиjy и у jyжных словена. Додаток: Титула самодржца у Русиjy, в: Глас Српске краšевске академиje. 2. № 84. Београд, 1935. С. 95–187. .

Едва ли в русской истории можно найти другой такой период, когда бы проблема отношений между государством и Церковью столь же живо интересовала умы. В результате совершившейся тогда мыслительной работы была создана государственно–политическая концепция, просуществовавшая несколько столетий, которую не смогли до конца разрушить ни петровские реформы, ни последовавшая за ними европеизация. Ядро этой концепции — представление о будущем Московского государства, о «Москве — третьем Риме» [43] Мы не вдаемся здесь в подробную характеристику религиозно–миссионерского учения монаха Филофея о «Москве — третьем Риме», см. об этом: Малинин В. Старец Елеазарова монастыря Филофей. 1901; Schaeder H. (1929) (библ.). 2–е изд. 1957; Smolitsch. S. 130 и след.; Medlin W. K. (1952). — теория по преимуществу отнюдь не политическая, а скорее религиозно–мессианская. В публицистике того времени Москва, последняя законная наследница «второго Рима», или Царьграда, рассматривалась не столько как политический центр с имперскими перспективами, сколько как хранительница истинного правоверия во всем мире — до скончания века. Эсхатологический характер древнерусского мировоззрения, в силу которого все земное рассматривалось с точки зрения его бренности, приводил к тому, что политическая сторона проблемы, т. е. земное, отодвигалась далеко на задний план. Особо подчеркиваем этот момент ввиду наличия других, необоснованных, интерпретаций идеи «Москва — третий Рим».

Как следствие идеи «третьего Рима» [44] См.: Вальденберг; Сокольский В. (1902); Савва В. (1901): Соловьев А. В. (1927); Beck (1954); Stupperich (1949); Дьяконов (1889); Smolitsch. S. 125 и след. возникла особая теория о православном царе. Последний выступает как «царь праведный», подчиняющийся только Божественной справедливости, «правде», пекущийся о сохранении и поддержании православной веры во всех ее формах и учреждениях, с ее церквами и монастырями. Царь управляет по воле Божией во имя спасения душ, во имя охранения своих подданных от телесных и душевных треволнений [45] Этот момент особенно выделяется в посланиях о ереси жидовствующих, см.: Smolitsch. S. 126. Anm. 3. . На основе этих предпосылок утверждались новые права царя в религиозной сфере. Со времени Ивана IV цари рассматривали вмешательство в церковные дела как исполнение своего долга по сохранению чистоты и неприкосновенности православной Церкви. Ни царь, ни церковная иерархия не усматривали в этом никакой «тирании» со стороны государственной власти. Правовая сторона дела совершенно не принималась во внимание. Никому не приходило в голову использовать отдельные случаи государственного вмешательства как прецеденты для построения системы «московской государственной церковности». Так, например, тот факт, что царь вручал новопоставленному митрополиту, а позднее — патриарху в церкви посох, ни в коей мере не означал инвеституры, т. е. не свидетельствовал о юридическом подчинении Церкви царю [46] См. чин поставления митрополита середины XV в. (ААЭ. 1. № 375 и РИБ. 7. № 52, где он датирован 1423 г.) или «Чин возведения на патриарший престол» патриарха Адриана от 22 августа 1690 г. (ПСЗ. 3. № 1381). Особенно отчетливо это проявляется в чине поставления патриарха Филарета от 22 июня 1619 г. («Чин наречения и поставления по изволению государя царя»: СГГД. 3. № 45. С. 187, 189). . Это было символом того, что в Московской Руси государство и Церковь преследовали общую цель. Коль скоро абсолютная власть царя, ограниченная лишь волей Божией и ответственностью царя перед Богом [47] См., например, послание митрополита Макария царю Ивану IV от 13/20 июля 1552 г. в: АИ. 1. № 160. С. 292; ср. сводку исторических материалов в кн.: Philipp W. Ivan Peresvetov und seine Schriften zur Erneuerung des Moskauer Reiches. Königsberg i. Pr., 1935. Особенно с. 52–61. , не закреплялась каким бы то ни было законом, то не существовало и определения царских прав по отношению к Церкви. Москва не знала норм римского права. Важнее, однако, другое — та своеобразная черта древнерусского мышления, которая предоставляла самой жизни переплавлять обязанности царя по отношению к Церкви в нормы права [48] Латкин. Ук. соч. С. 249, ср.: Ключевский. Курс. 4 (1910). С. 227; Владимирский–Буданов. Ук. соч. С. 143 и след. . Так сложилась практика выдвижения царем кандидатур на замещение епископских и митрополичьих кафедр, равно как и патриаршего престола. Московские цари, начиная с Ивана IV, принимавшего деятельное участие в Стоглавом Соборе, стали по примеру византийских императоров своею волей созывать Поместные Соборы и утверждать их решения [49] См. «царские вопросы» в изданиях Стоглава (Smolitsch. S. 18); а также: Вальденберг; Каптерев Н. Патриарх Никон и царь Алексей Михайлович. Т. 1. 2–е изд. (1912). 2. С. 82, 62; он же. Царь и церковные Московские Соборы XVI и XVII столетий, в: БВ. 1906. 3. . Когда исправление церковных книг по повелению патриарха Никона (1652–1667) привело к расколу старообрядчества, государство выступило в борьбе против раскольников в роли защитника правоверия [50] Каптерев. Патриарх Никон; Smolitsch. S. 365 и след. . Да и старообрядцы со своим челобитьем о восстановлении «старой веры» обратились именно к «царю православному», а не к патриарху Московскому [51] Smolitsch. S. 376. «Челобитье о вере», в: Материалы для истории русского раскола. 2. № 14, 30, 31, 43, 45. .