Александр Мень - Мировая духовная культура

Подобно тому как Толстой впоследствии отрицал цивилизацию, для Лао-цзы она тоже представляется излишней суетой. "Когда, - читаем мы в 19-м пункте "Дао дэ цзина", - будут отброшены ум и мудрость, народ будет счастливей во сто крат. Когда будут отброшены жэнь (то есть гуманность) и справедливость, народ вернется к сыновней почтительности и родительской любви". Парадокс? Но он хотел сказать: не надо доктрин, не надо учений - внимайте себе. Лао-цзы говорит: мудрец познает истину не выходя из дома, ему не надо странствовать и путешествовать. Мудрец, - говорит он, - ничему не противоборствует, поэтому он непобедим в мире.

Он не доказывает существование дао. Это непонятное начало, но тем более оно реально. Он восклицает, глядя внутренним оком на дао: "Дао - вещь неясная и туманная, в нем заключены вещи. О Бездонное! О Туманное! В нем заключены семена". С древнейших времен до наших дней оно не исчезает, оно существует для обозначения всех вещей. "О Спокойное, о Пустотное, одиноко стоит оно и не изменяется". Разумеется, это уже поэзия, но поэзия, исполненная глубокого философского смысла.

Вероятно, такие люди, как Конфуций, возражали: если мы будем лишь созерцать, если мы будем находиться в состоянии такого слияния с единством божественной природы, то мы ничего не достигнем, нас раздавит бег жизни. А на это Лао-цзы отвечает: "Мягкое преодолевает твердое, слабые побеждают сильных". И что-то в этом есть, когда думаешь о корешках растений, которые пробивают себе дорогу через камни. И вся природа - это единое дыхание единого Божества, оно постоянно осуществляет увэй, то есть недеяние, и в то же время таинственным образом действует. В нем нет жажды, стремления. Лао-цзы казалось, что распространение такого созерцательного мистицизма автоматически является орудием для просветления людей, для их счастья.

Любопытно, что даосизм, как называют учение Лао-цзы, не дал мощного религиозного движения. И одна из причин заключается в том, что по-своему более совершенно и более последовательно эти идеи стал развивать буддизм, глубоко укоренившийся во всем индийско-китайском регионе. Однако в Китае остались и даосы. Это были монахи-пустынники, о которых складывались удивительные и порой даже, с нашей точки зрения, странные, вызывающие улыбку легенды. Эти монахи подолгу сидели так неподвижно, что на их теле вырастала трава, их волосы врастали в землю; они сливались с природой, ибо она есть легкое дыхание бытия и человек в ней может раствориться.

Таким образом, перед нами два пути. Это путь активного социального строительства с помощью прочной народной традиции, с помощью сохранения всей системы национально-культурных, художественных ценностей, без особой ориентации на тайну Неба, которая вечно существует над человеком, но как бы за скобками. И совершенно противоположный путь: отстранение от деятельности и свобода - свобода человека фактически от всего земного. Лао-цзы говорит: "Я подобен ребенку, который не явился в мир. О! Я несусь! Кажется, нет места, где мог бы остановиться". Оба идеала, обе модели безусловно обладают своим очарованием, своей привлекательностью.

Безусловно, какая-то часть населения Китая стремилась осуществить конфуцианский идеал. Но почему же тогда приземленный псевдомарксизм Мао так ополчился на Конфуция? Почему его вновь стали уничтожать, как некогда уничтожали его солдаты Цинь Шихуанди? Потому что для Конфуция система была цельной, она была связана с корнями всей истории народа. Между тем маоизм, как и аналогичные ему доктрины, пытался эти корни вырвать, чтобы в пустом пространстве построить - уже даже не на песке, а на воздухе - какую-то новую цивилизацию. Вот почему даже посюсторонний и трезвый Конфуций оказался не ко двору у Мао Цзэ-дуна.

Когда маоизм кончился, когда "красное солнце закатилось", китайцы вновь вернулись к почитанию Конфуция. Есть его могила, храм над могилой, наконец, его потомки. В этом есть что-то замечательное: прошло две с половиной тысячи лет, если я не ошибаюсь, семьдесят с чем-то поколений, живут еще пра-пра-правнуки и так далее, совершенно реальные люди, предком которых был учитель Кун, Конфуций. Я видел фотографии одного из последних потомков Конфуция: человек с прекрасным, мягким, спокойным лицом, он сидит рядом с портретом своего далекого предка, как бы овеществляя всем своим существом эту идею земного града, земной цивилизации.

Мы не можем считать, что идея Конфуция была чистым заблуждением, ошибкой в истории человеческого духа. Нет, культура есть организм, она тесно связана во всех своих частях, и заслугой Конфуция является некоторая демифологизация старых традиций и превращение их в инструмент человечности, уважения, доброты, справедливости, миролюбия. Ведь Китай - в целом миролюбивая страна, несмотря на события нашего столетия.

Можем ли мы сказать то же самое об антиподе Конфуция Лао-цзы и его последователях, Чжуан-цзы и других китайских философах этого направления? У них тоже была своя правда. Они научили свой народ любить природу. Любой из вас, кто видел когда-нибудь китайские миниатюры, изображающие бабочек, птиц, рыбаков, отдыхающих на берегу ручья, деревья, распускающиеся цветы, помнит, что этой необыкновенной, неповторимой тонкостью китайское искусство в значительной степени обязано духу даосизма. И действительно, многие из этих художников были даосами или так или иначе испытали на себе влияние сочинений Лао-цзы и Чжуан-цзы.

Уметь видеть в природе вечное, не поддаваться потоку суеты, строить, как писал Антуан де Сент-Экзюпери, цитадель внутри своего существа - это, друзья мои, тоже немаловажная вещь. Я бы даже сказал: в наш суетный век, в котором моды меняются с необычайной быстротой, в котором жизнь проносится лавиной, в которой мы теряем себя каждодневно, чувство тишины, вечности, красоты природы, открытости ко всему, что нас окружает, - это не праздная мечтательность, это не только поэзия, это один из важнейших компонентов нашей сегодняшней современной жизни. Мы проходим по ней, не замечая красоты и не получая того целительного запаса, который содержит в себе тишина. Эту тишину - божественную, неизреченную, непостижимую, но необыкновенно реальную - Лао-цзы называл дао. И поэтому его мысль, его чувства, его заветы - это не просто глава из истории древнего Китая, это ступень в общечеловеческом духовном развитии. А в нем всегда есть вещи, которые поднимаются над временем, которые и сегодня, как сокровища сердца, приносят нам свои непреходящие ценности.

БРАХМАНИЗМ. БУДДИЗМ. КРИШНАИЗМ

Сегодня, дорогие друзья, мы с вами остановимся на переломе духовной истории человечества, на исключительно важном отрезке духовного бытия. Это имеет отношение к сегодняшнему дню, потому что, как я уже в прошлый раз вам говорил, духовный переворот, начавшийся в первом тысячелетии до нашей эры, прокатился от берегов Хуанхэ до самой Атлантики, то есть фактически прочертил линию по всему Старому Свету. Сегодня мы остановимся на наследии Древней Индии, которое и теперь играет важную роль в жизни многих народов нашей планеты. Разумеется, было бы несколько легкомысленно утверждать, что это колоссальное и глубокое наследие можно хотя бы вкратце обрисовать в ходе недолгой встречи. Однако я все-таки на этот риск иду, потому что собираюсь показать только самое главное, самое существенное. Для тех из вас, кто хотел бы познакомиться с этим вопросом более детально, я могу указать литературу.