Люциан Климович - Книга о коране, его происхождении и мифологии

Трудно сказать, знал ли и видел Лев Африканский образцы древней "берберской письменности тифинаг, которая старше латинской и считается коренной берберской по происхождению и которая развилась из письменности ливо-финикийской" [156] Там же, с. 448. . Но явно, что суждения его были определены чувством обиды за полюбившийся ему народ, болью за свою вторую родину. Не случайно он тут же писал: "Мне ясно, что для меня самого постыдно признавать и раскрывать порочные качества африканцев, так как Африка была моей землей-кормилицей, где я вырос и провел большую и лучшую часть моих лет. Но меня оправдывает перед всеми долг историка, который обязан говорить без стеснения истину о вещах, а не угождать ничьим желаниям" [157] Там же, с. 53. . То, что он писал о "персах" и их книгах, посвященных "естественным наукам", также, быть может, не всегда точно, но, очевидно, вызвано знакомством с тем, что происходило не только на Востоке, но и на Западе, в родной ему по происхождению арабской Испании. Если в 1160 году в Багдаде по приказу аббасидского халифа была публично сожжена знаменитая семнадцатитомная энциклопедия Абу Али ибн Сины (980-1037), ставшего в Европе известным под именем Авиценны, его "Книга исцеления" ("Китаб аш-шифа"), то 35 лет спустя уже кордовский халиф повелел по настоянию духовенства выслать из Кордовы другого великого мыслителя — Ибн Рушда (Аверроэса, 1126–1198), а его бесценные труды предать сожжению.

В 1483 году в Венеции на латинском языке в числе первопечатных книг был издан в переводе с арабского капитальный труд Ибн Сины "Канон врачебной науки" ("Аль-Канун фи-т-тибб"), вплоть до XVII века остававшийся основным медицинским руководством как в странах Востока, так и Запада и, очевидно, знакомый Льву Африканскому. Мог он знать и о том, что в Венеции был издан в 1484 году комментарий к другому медицинскому сочинению Ибн Сины — "Урджуза фи-т-тибб", составленный Ибн Рушдом.

Особенно ценно, что в своих выводах Лев Африканский исходит из собственных наблюдений, с которыми соотносит те или иные сообщения известных ему ученых. Продолжая изыскания о письменности африканцев, он находит подтверждение тому, что "во всей Берберии, как в приморских городах, так и расположенных в степи, — я имею в виду города, построенные в древности, — можно видеть, что все надписи на могилах или на стенах некоторых зданий написаны по-латински и никак иначе. Однако я бы не поверил, что африканцы считали ее своей собственной письменностью и использовали ее в письме. Нельзя сомневаться, что, когда их враги — римляне овладели этими местами, они, по обычаю победителей и для большего унижения африканцев, уничтожили все их документы и надписи, заменив их своими, чтобы вместе с достоинством африканцев уничтожить всякое воспоминание об их прошлом и сохранить одно лишь воспоминание о римском народе. То же самое хотели сделать готы с римскими постройками, арабы — с персидскими, а в настоящее время обычно делают турки в местах, которые они захватили у христиан, разрушая не только прекрасные памятники прошлого и свидетельствующие о величии документы, но даже изображения святых, мужчин и женщин в церквах, которые они там находили".

Подтверждающие это факты Лев Африканский находит и в действиях современных ему пап в Риме. Все сказанное приводит его к твердому выводу: "Не следует удивляться тому, что африканская письменность была утеряна уже 900 лет назад (то есть во время завоеваний Арабского халифата. — Л.К.) и что африканцы употребляют арабскую письменность. Африканский писатель Ибн ар-Ракик (арабский историк из Кайруана (Тунис) конца Х — начала XI в. — Л.К.) в своей хронике подробно обсуждает эту тему, т. е. имели ли африканцы собственную письменность или нет, и приходит к выводу, что они ее имели. Он говорит, что тот, кто отрицает это, равным образом может отрицать, что африканцы имели собственный язык" [158] Лев Африканский. Африка — третья часть света, с. 40, 41. .

Как видно, для Льва Африканского, как и для арабского историка Ибн ар-Ракика, древняя доисламская Африка была не местом презрительного "яростного неведения" — джахилийи, как говорит Коран (48:2; 3:148) о времени "язычества", "варварства", а все той же многострадальной дорогой ему страной. Под его пытливым взором памятники прошлого открывают правду истории, позволяя понять политику завоевателей, какой бы верой они ни прикрывали свою агрессию. Нет "чистых" и "нечистых", а есть слабые и сильные, те, что побеждали, и те, что оказались покоренными.

Политика "войны за веру" — джихада, газавата, как следует из сохранившихся документов, — это всегда состояние постоянного устрашения, приносившего и приносящего (вспомним иракско-иранский конфликт — войну, изматывающую два государства вот уже который год!) народам огромный ущерб, заставляющего обращать энергию, ум людей не на созидание, а на разрушение. При этом обе воюющие страны, обосновывая свои домогательства, ссылаются на один и тот же авторитетный источник — Коран. Так было и во времена Льва Африканского, и значительно раньше, и позже его. Подобным образом поступали и агрессоры из Западной Европы, мечтавшие обогатиться за счет той же Африки, подбиравшие ключи к странам Ближнего и Среднего Востока.

Вспомним Наполеона Бонапарта, его египетскую экспедицию 1798–1801 годов, подогревавшуюся стремлением французской буржуазии обеспечить себе надежный путь в Индию и другие страны Ближнего и Среднего Востока, а тем самым способствовать установлению военно-политической и торгово-промышленной гегемонии Франции в Европе.

Еще тайно готовясь к этой экспедиции. Наполеон конфисковал в Риме и установил на борту корабля "Ориент" типографию с арабским шрифтом, а затем взял с собой в экспедицию арабистов и переводчиков, готовивших ему обращения на арабском и других языках Востока. Типография, принадлежавшая Конгрегации пропаганды католической веры, стала именоваться "Восточная и французская типография" и выпускать прокламации, заверявшие египтян в любви и верности Наполеона и французов к Корану и вообще к исламу. Уже в одной из первых таких прокламаций было сказано: "Во имя бога милостивого, милосердного. Нет бога, кроме Аллаха. Хвала Аллаху, который не брал себе детей, и не было у него сотоварища в царстве…"

Таким образом, прокламация начиналась с отрывка из 111-го аята 17-й суры Корана, направленного против тех, кто, нарушая монотеизм (таухид), допускает возможность наличия у Аллаха сына, дочери да еще вроде как "сотоварища", соучастника в его вседержавии. Включение этого аята в прокламацию, написанную Бонапартом "от имени французского народа, опирающегося на принципы свободы и равенства", имело целью изобразить "верховного главнокомандующего и эмира французской армии" как разделяющего и защищающего позиции Корана, ислама и покровительствующего ему.