Александр Мень - От рабства к свободе

Если говорить об «идейных установках» Псалтири — они очень разнообразны. Есть псалмы, в которых речь идет о грядущем Царстве, — мессианские псалмы. Есть псалмы «восхождения», которые пел Иисус Христос в детстве, когда ходил паломником в Иерусалим. Есть псалмы личной молитвы, когда Христос, умирая, сказал: «в руки Твои предаю дух Мой», Он повторял слова псалма, который читался перед сном. Есть псалмы — акростихи, алфавитные.

Я думаю, в старинных рукописях вы будете часто встречать алфавит в акростихе. Например, в псалме 36-м каждый стишок начинается с буквы алфавита. Но это передано только в Венском издании прошлого века и в Брюссельском; в наших синодальных Библиях этого нет, и алфавит пропадает.

Для чего это делалось? Для употребления в Храме, при этом акростих служил мнемоническому способу запоминания. У некоторых псалмов есть странные надписания: «начальнику хора» или «на Гефском орудии». Это значки для исполнителей. «Гефское орудие» — западный инструмент, взятый у филистимлян. «Начальнику хора» — мы до сих пор не знаем, что это точно обозначает, это ка-кие-то музыкальные указания.

Существует много гипотез, и даже есть специальное исследование, рассматривающее данные надписания. Но вопрос этот частный; достаточно вам знать, что речь идет об указаниях для певцов при исполнении псалма. Некоторые, например, означают, что данный псалом поется как утренняя песня, или как песня урожая, или как песня девушек, если надписано аламдф. «Аламоф» на арамейском значит «девушки«, «молодые женщины».

Некоторые псалмы посвящены культу, богослужению — они перекликаются с проповедью ранних пророков. Я должен подчеркнуть, что, несмотря на культовое происхождение псалмов, псаломопевцы отнюдь не считают, что обряд, церемония есть ка-кое-то самодостаточное дело. Бог призывает людей:

«Соберите ко Мне святых Моих,

(«святых» значит «посвященных Мне»)

вступивших в завет со Мною при жертве».

И небеса провозгласят правду Его, ибо судия сей есть Бог.

«Слушай, народ Мой, Я буду говорить;

Израиль! Я буду свидетельствовать против тебя:

Я Бог, твой Бог.

Не за жертвы твои Я буду укорять тебя; всесожжения твои всегда предо Мною.

Не приму тельца из дома твоего, ни козлов из дворов твоих; ибо Мои все звери в лесах, и скот на тысяче гор.

Знаю всех птиц на горах,

и животные на полях предо Мною.

Если бы Я взалкал, то не сказал бы тебе; ибо Моя вселенная и все, что наполняет ее.

Ем ли Я мясо волов

и пью ли кровь козлов?

А люди так и приносили — в древней традиции это было как бы угощение Богу.

Принеси в жертву Богу хвалу,

и воздай Всевышнему обеты твои.

И призови Меня в день скорби;

Я избавлю тебя, и ты прославишь Меня».

То есть подчеркивается, что духовное служение — наиболее важное.

Есть псалмы, посвященные Закону. Когда мы говорим о Законе Божием, некоторые думают, что это все устарело и относится к Ветхому Завету. Нет, это не устарело. Каждый раз, когда совершается поминовение усопших в христианских православных храмах…

| перерыв в записи]

Здесь мы также имеем акростих, то есть каждый раздел этого псалма начинается с буквы алфавита, для запоминания. И там говорится о том, что Божий Закон — важнейший стержень жизни, это не что-то формальное, вроде уголовного кодекса, а это то, над чем человек может размышлять: «И о законе Его размышляет он день и ночь» (Пс 1.2). И когда апостол Павел выступал против законни-чества, он имел в виду вовсе не эту красоту и глубину Закона. Он учил о том, что время религии как Закона проходит, что человек не может быть спасен только соблюдением предписаний и запретов, а доверием Иисусу Христу и единением с Ним.

У нас в православных храмах псалмы читаются на церковнославянском языке. Красоту церковнославянского перевода современному читателю не понять. Не таким читателям, как вы, а тем, кто в храме. В храме, как правило, люди понимают плохо. Но зато красота этого перевода — она это заслоняет.

Было несколько попыток исправить ситуацию. Наверно, многие из вас знакомы с попыткой перевода псалмов, которую сделал Сергей Сергеевич Аверинцев. В журнале «Новый мир» за 1988 год напечатаны его статьи о духовности и культуре Древней Руси и Византии*. И в конце он приводит свой перевод Шестопсалмия — это шесть псалмов, которые читаются в начале утреннего богослужения.

В этом переводе он попытался соединить три главных элемента. (Этого, конечно, можно было достигнуть только с помощью его изощренного искусства.) А именно: древнееврейский как фундамент, основа; потом — структура греческого перевода и, наконец, церковнославянского. Он соединил все эти три пласта. Мы проводили опыты: в церкви читали Шестопсалмие по Аверинцеву, и никто не замечал, что это по-русски, и при этом говорили: смотри, как сегодня хорошо читает чтец — все понятно.

Не замечали, что текст новый, потому что у Сергея Сергеевича есть способность, благодаря его любви к стилю Вячеслава Иванова, Ломоносова и Державина, любви к этой величественной традиции, передать на русском языке текст псалма с таким как бы церковнославянским фоном. Это очень непросто. Я думаю, что еще не скоро церковнославянская Псалтирь будет заменена другими перево-

Имеется в виду статьи Сергея Аверинцева: Византия и Русь: Два типа духовности. — «Новый мир», 1988, № 7,9.

дами. Во всяком случае, русский синодальный перевод намного проигрывает церковнославянскому в своей поэтичности. Здесь переводчикам хотелось передать лишь смысл, а как вы знаете, в поэзии недостаточно смысла, а должно быть еще что-то.

Итак, как я уже говорил, Псалтирь подводит итог суровости Амоса, милосердию, провозглашенному от лица Божия пророком Осией, святости Божией, о которой говорил пророк Иезекииль и, наконец, религии сердца — об этом учил и ее осуществлял в своей судьбе пророк Иеремия. Это был скорбный борец против собственного народа, его, как я вам рассказывал, обвинили в предательстве, в измене, в отступничестве, но он более всего понимал, что воля Божия не есть потакание народным чувствам и чаяниям, а нечто совершенно особенное.

В Псалмах мы находим доверительное, почти детское отношение к Божественному. Это временами почти споры с Богом, в которых нет фамильярности или какой-то претензии; неведомый псалмопевец не создает только возвышенный гимн, который бы звучал обтекаемо, торжественно, а часто он полон смятения и отражает все те перипетии души, которые, в общем, свойственны любой внутренней, интимной линии жизни.

Человек здесь говорит с Богом с полной честностью. Нет, пожалуй, в поэзии такой честной книги, как Псалтирь. Иногда в священной поэзии Средних веков эта честность куда-то отступала, отступала перед красочной архаичностью величия, имитирующего придворный этикет. К Богу обращались так, как обращался, например, вассал к своему сюзерену, говоря массу пышных слов и сохраняя при этом некую почтительную дистанцию.