Алексей Сидоров - Творения древних отцов–подвижников

Здесь Стефан выражает общее убеждение древних иноков в том, что физический труд (επίπονον εργασίαν) является необходимым условием для спасения души (см.: См№мтон^ A. Aux origins du monachisme Chretien. P. 117–126). Так, преп. Иоанн Кассиан Римлянин приводит рассуждение аввы Авраама, который ссылается на преп. Антония Великого, следующего заветам св. апостола Павла (2 Фес. 3, 7–10) и считающего, что скудное иноческое житие, проводимое в постоянных трудах (МАопозжже Ам^с ренмг; ае), предпочтительнее перед праздным чтением Священного Писания и не менее праздного размышления над ним. И вообще, согласно этому авве, жизнь за чужой счет допустима лишь для немощных и калек (^еМймз) (см.: _/еан Сажен. Conferences. T. III. P. 183). В том же духе высказывается и св. Епифаний Кипрский, полемизирующий против мессалиан: истинные монахи постоянно трудятся (ταΓς τε ίδίαις χερσίν εργαζόμενοι) и совмещают свое рукоделие с «духовным трудом» (τ% πνευματικές εργασίας — молитвами, псалмопениями и т. п.), чтобы не быть нуждающимися и не оказаться «нахлебниками», ибо такое «нахлебничество» влечет за собой и «человеческое лицемерие» (υποκρίσεις άνθρωπίνας — предполагается, что «нахлебник» вынужден постоянно угождать кормящему его, а поэтому он необходимо впадает в ложь, постоянно превознося своего благодетеля. — А. С.) (см.: Лр^рАатмз 777. Panarion 65–80. De fide / Hrsg. von K. Holl und J. Dummer. Berlin, 1985. S. 489–490). Кроме того, рукоделие, согласно идеалам древнего монашества, является мощным оружием в духовной брани. Например, Евагрий видел в нем одно из лучших средств в борьбе с тяжким грехом уныния (см.: Дмн^е С. ΑΚΗΔΙΑ. S. 78–79). В своем сочинении «Основы жизни монашеской» он говорит так: «Заботься о рукоделии (εργασίας χειρων φρόντιζε) и занимайся им, если можешь, день и ночь, чтобы не только не отягощать собою кого‑нибудь, но [иметь возможность] уделять [внимание ближнему], как о том увещает святой апостол Павел (1 Фес. 2, 9; 2 Фес. 3, 8; Еф. 4, 28). Этим ты победишь и беса уныния, и отринешь все прочие похоти врага. Ибо бес уныния [обычно] сопутствует праздности» (PG. T. 40. Col. 1260).

Буке.: не следуй за всяким трудом (μή ακολουθήσεις πάσ–м εργασία); эта фраза, скорее всего, предполагает тот смысл, что не следует сгоряча хвататься за любое дело, чтобы, быстро остыв, бросить его.

Ориген, толкуя этот стих, замечает, что «время искушений и несчастий» (χαίρος των πείρασμων χα< των περίστάσεων) называется «смирением». Поэтому блаженным является тот, кто, оказавшись в подобном «смирении», проявил стойкость и не погиб. В духовной брани, когда «лукавые помыслы и супротивные силы» идут войной на человека, «опорой» (άντίστ^ρίγμα) ему должен служить закон Божий. См.: La chaine palesti‑nienne sur le Psaume 118. T. I. P. 336.

Ср. толкование св. Афанасия: «Не из страха только оказывал я повиновение Божественным словесам, но и с великой радостью, какая бывает о приобретенном богатстве». А слово соблюдается тверже, когда делается с радостью» (Сеяжмжель Афлнлсмм Делмкмм. Творения. Т. IV. С. 387).

См. у Евфимия Зигабена: «Весьма, говорит, сладостны слова Твои, Господи, как для чувственной моей гортани и таких же уст моих, так и для мысленной гортани и для душевных моих уст, так как чувственною моею гортанию и моими устами произносятся Божественные слова Твои, а умственные и душевные постигают смысл их. Сими словами Давид выражает то удовольствие, которое он находил в словах Божиих и которое рождается в имеющем здравые и сильные душевные чувства, так как для имеющих испорченный желудок и сладкий мед кажется горьким, по обыкновенной пословице» (Толковая Псалтирь Евфимия Зигабена. С. 274). В данном случае (как и в ряде других) Евфимий следует за Оригеном. Для последнего псалмопевец этими словами описывает внутреннее состояние святого мужа (τ^ν τοΰ άγίου δίάθεσίν), имеющего здравые «духовные чувства», которые соответствуют «внутреннему человеку» (как телесные чувства соответствуют «внешнему человеку») (см.: La chaine palestinienne sur le Psaume 118. T. I. P. 354–356).

Поскольку Давид «олицетворяет» (πρόσωπον ΰπάρχεί) всех любящих Бога, то есть верующих, то и верующий должен «олицетворять» собой Давида (λάβε πάλιν Δαβίδ πρόσωπον). Понятие «лицо» (πρόσωπον) здесь, скорее всего, следует понимать не как «внешний лик» (или «маску»), но как некую «глубинную индивидуальность», которая у всех людей почти тождественна, что и делает возможным своеобразное «взаимопроникновение (перихоресис) лиц», которое, на наш взгляд, и подразумевает Стефан.

Цитата не отождествляется. Э. Де Пляс в своем издании «Аскетического слова» указывает на 1 Цар. 17, 43, но это место Священного Писания имеет очень отдаленное сходство со словами, приводимыми Стефаном.

Ср. у Евагрия, который замечает, что данные слова Псалтири следует произносить, если во время молитвы начинается духовная брань. «Их говори, облачаясь в броню смиренномудрия против противников своих» (Творения аввы Евагрия. С. 91).

Данная цитата также не устанавливается. Возможно, она заимствована из какого‑либо апокрифического евангелия или из устного Предания.

Несколько странным представляется надписание имени Иисуса Навина (τοΰ Ναβη), но Стефан явно подразумевает битву с амаликитянами, о которой повествуется в Исх. 17, 8–14. Иисус Навин выступает как начальник над войском Израилевым в этой битве. Ориген, толкуя данное место, замечает, что здесь впервые упоминается «блаженное имя Иисуса»; Моисей призвал Иисуса, то есть ветхозаветный Закон призвал Христа (/ex moocaf CArisfMm), чтобы Господь избрал Себе «сильных мужей из народа», то есть из язычников. Воздевание рук, согласно Оригену, означает возношение [благих] дел к Богу (opera ef acfM^ e/eoare DeMm) (см.: Ongsme. Homelies sur l'Exode. P. 332–334). После смерти Моисея, то есть кончины ветхозаветного Закона, Иисус возглавил, по толкованию Оригена, «новый Израиль» и ввел его в землю обетованную, то есть в небесный Иерусалим (см.: Ongeme. Homelies sur Josue / Ed. par A. Jaubert // Sources chretiennes. № 71. Paris, 1960. P. 100 etc.). Стефан толкует образ Иисуса Навина в аскетическом ключе: Навин символизирует собой христианского подвижника, ведущего брань с «тем, кто казался амаликитянином» (προς τον Αμαλ^χίτον φαίνόμενον), то есть с диаволом.

Ход мысли Стефана в данном случае не совсем понятен, но можно предложить следующее объяснение: подвижник (символизируемый Иисусом Навином) должен всегда взирать на Господа (прообразом Которого служил Моисей), воздевшего Свои длани на Кресте. Однако «типология Моисея–Христа» не должна восприниматься в буквальном смысле, а поэтому Моисея, как ветхозаветного пророка, нельзя отождествлять с Господом. Возможно, Стефан имеет в виду ересь иудео–христианства, в различных ответвлениях которой было распространено представление о Христе как Пророке. Например, Тертуллиан констатирует наличие данного представления у евионитов. В «Псев–до–Климентинах» (древнехристианском памятнике, отразившем в себе некоторые иудео–христианские воззрения) это представление обрело своеобразную окраску: некий горний «истинный Пророк» воплощается сначала в Адаме, затем — в Моисее, а после этого — уже во Христе, оставаясь по сущности тем же самым. См.: ScAoeps R. J. Theologie und Geschichte des Judenchristentums. Tubingen, 1949. S. 87–98; X'n А. Г J., Peini^ C. J. Patristic Evidence for Jewish‑Christian Sects. Leiden. 1973. P. 21; Sfrec^erC. Das Juden‑christentum in den Pseudo‑Klementinen. Berlin, 1981. S. 145–153.