Виктор Кротов - Человек среди религий

Нужны ли вообще умствования о религии тому, кому знакомо живое чувство веры? Не омертвляют ли они это чувство, не являются ли скучнейшей противоположностью ему?

В истории религий известны целые идеологические направления, проповедующие отказ от чрезмерных размышлений о предмете веры или уход от размышлений вообще. Ироническая парадоксальность состоит в том, что и такая позиция требует осмысления, и у неё есть свои философствующие идеологи. Нередко призывы к незадумчивости исходят от тех, кому легче держать церковную власть в своих руках, если подопечные больше подчиняются, чем думают и рассуждают.

Какие здесь возможны подмены, можно понять из других глав этой книги. Например, вместо соборного мышления – корпоративные интересы церкви. Вместо зрячего света разума – представление о рассудке или интеллекте. И так далее.

Если же говорить о человеке самом по себе, то отказ от осмысления может означать достигнутую им полноту веры, но такое бывает слишком редко. Либо, напротив, это боязливая отгороженность от некоторых сторон жизни. Но полнота веры означает, что путь размышлений уже пройден и привёл нас к важному результату. А изолированность чувства веры – всего лишь попытка упрощения. Стремление слабой психики уклониться от душевного развития из боязни нарушить хрупкое внутреннее равновесие.

Не будем говорить о тех, кому просто лень и думать, и верить. Их сокрушительно много. Но эта книга не для них: им лень будет читать её.

Оставив в стороне эти особые случаи, можно уверенно утверждать, что размышления – как работа разума – необходимы чувству веры. Это не противоборство с верой, а её естественное окружение, необходимое условие её развития.

Чувство веры имеет множество различных продолжений – и для нашего внутреннего мира, и для нашего поведения во внешнем мире. Побуждаемый, пробуждаемый верой человек должен многое построить и в том мире, и в этом. Размышления (свои или усвоенные, а значит всё-таки тоже свои) служат ему строительным материалом – досками, кирпичами, а также цементом и гвоздями, скрепляющими воедино его устремления.

Строительный материал размышлений необходим нам на каждом этапе нашей жизни. У него другая природа, чем у наших чувств и у наших непосредственных переживаний. Но и материал жилища имеет другую природу, чем наше тело, и материал храма – другую природу, чем наша душа. Если наши размышления чутко служат чувству и переживанию, они становятся даже куда более органичным материалом, чем камень и дерево: возведённые из них строения могут меняться вместе с жизнью чувства.

Но если от размышлений мы перейдём к утверждениям и рассуждениям , этот материал окажется гораздо твёрже и неподатливее. Эти постройки придётся часто разрушать и перестраивать, да и назначение их несколько другое: скорее они служат рабочими сооружениями и мало годятся на роль домашнего очага души. Текучие, переменчивые размышления оказываются прочнее всех незыблемых формулировок.

Любопытные бывают имена на свете. Вот одного человека звали Ёг. Все, кто первый раз слышал его имя, даже и не думали, что его так зовут. Думали, что это профессия или увлечение. Думали, что он йогой занимается, вот он и йог. Поэтому Ёгу приходилось при знакомстве говорить так:

– Меня зовут Ёг с двумя точками.

Тоже, конечно, странная фраза. Некоторые принимали его за чудака, а то и за психического больного. Некоторые, кто слышал похуже, начинали оглядываться: двух дочек рядом искали. Но всё-таки можно было постепенно разъяснить, в чём дело и причём тут две точки.

Ещё любопытнее другое. Может быть, это имя так на него повлияло, или просто совпадение получилось, но Ёг умел управлять своим организмом не хуже настоящего йога. Мог не дышать хоть полчаса. Мог ноги сплести в такой узел, что даже специалисты по макраме завидовали. Мог себе кровь остановить, если палец поранил. Он даже сам не знал, что он ещё может, столько всего мог.

И вот однажды Ёг решил что-нибудь сделать со своим сном.

Дело в том, что он спал ровно двенадцать часов в день. Минута в минуту. Когда бы ни лёг, тут же засыпал и просыпался через двенадцать часов. Так что на прочую жизнь ему оставалось тоже ровно двенадцать часов в сутки. Но это же мало!

Во всём организм Ёга слушался, а вот меньше спать не хотел. Что касается будильников, организм их просто не замечал. И на петухов поутру не обращал никакого внимания: ни на первых, ни на вторых, ни на третьих.

Ладно, решил Ёг. Может быть, ему и в самом никак нельзя спать деле меньше двенадцати часов. Тогда хотя бы другой режим попробую придумать. Пусть у меня в сутках будут два дня. Поменьше, зато два. На это организм согласился.

Стал Ёг шесть часов спать, потом шесть часов жил вовсю. Потом опять шесть часов спал, а шесть часов был бодрым и весёлым. Ещё бы не веселиться: у всех в сутках один день, а у него два.

Организм против этой системы не бунтовал. Ему-то что – как спал двенадцать часов в сутки, так и спит. Стал через шесть часов просыпаться. Минута в минуту.

Тогда Ёг стал дальше свою жизнь менять. По три часа стал спать, а по три бодрствовать. Представляете? По четыре дня у него на сутки приходилось. Сосчитайте, у кого калькулятор под рукой, сколько дней у него в году было. Впрочем, и без калькулятора понятно, что гораздо больше тысячи.

Потом организм без возражений и на три часа перешёл. Лишь бы ему его законные двенадцать часов за сутки набегало.

Другому человеку этого было бы вполне достаточно. А Ёг решил и дальше пробовать.

Час спит, час бодрствует. Прекрасно! Кстати, и сонный час у него зря не пропадал. Каждый раз какой-нибудь интересный сон смотрел. Но этого ему тоже показалось мало.

Полчаса стал спать, потом десять минут, потом одну минуту. Организм слушается беспрекословно: рад-радёшенек, что от его двенадцати часов сна ни секундочки не убавилось. В постель Ёг и не ложился. Сидя спал, стоя, а то и на ходу.

Затем Ёг уже и на секунды перешёл. Двадцать секунд спит, двадцать бодрствует. Вот уже пять секунд у него день, пять секунд ночь. Вот уже три секунды…

Дальше Ёг и сам со счёта сбился: какую там долю мгновения у него сон занимает, а какую наоборот. Он и глаза для сна не закрывал. Зачем? Нужно организму спать, пусть спит свою долю мгновения, а Ёг тем временем продолжал жить, как ни в чём не бывало. И жил, надо сказать, замечательно, все двадцать четыре часа в сутки.

Кстати, люди, которые знали Ёга, когда слышали про кого-нибудь, что это йог, непременно спрашивали: "Он с двумя точками?" А услышав, что нет, сразу теряли всякий интерес.