Томас Мертон - Одинокие думы

Нищета - это нужда. Мы даем обет бедности, но у нас всё есть. Не хулим ли мы Бога Живого?

Читая, мы должны поклоняться Богу истины. Мы открываем свое сердце словам, говорящим о сотворенном бытии и о Бытии высшем, о Боге. Кроме того, мы смиренно благоговеем перед теми, через кого Он возвестил нам истину.

Чем больше мы выносим из книги, чем полнее откликаемся на сказанное в ней, не только умом, но всей своей внутренней сутью, чем глубже благодаря ей мы погружаемся в живительное размышление, молитву или даже созерцание, тем больше мы воздаем славу Богу.

Иногда книги говорят с нами, как Бог, иногда - как человек, а иногда досаждают, как городской шум. Те, что говорят, как Бог, дают свет и мир, наполняют тишиной; с ними никогда не расстаются. Те, что говорят, как человек, хочется послушать еще раз. Те же, что досаждают, как городской шум, завораживают нас, держат в плену, утомляют и ничего не дают - ни мира, ни утешения, ни того, что хотелось бы помнить.

Книга от Бога не развлекает, потому что говорит с властью. Книга от доброго человека согревает своим теплом; мы растем, находя в ней себя. Она учит познавать себя, присматриваясь к другим.

Но иногда книга погружает в толпу, приводит в отчаяние тягостной пустотой, дразнит огнями ночных улиц, будоражит душу призрачными надеждами.

Как ни значительна книга, как ни близка нам по духу, она никогда не заменит живого человека. Книга - только средство. Она приобщает нас к тем, кто сам был велик; кто был не просто одним из нас; кто носил в себе весь мир, а не только самого себя.

Ум питает не идея, не слово, а истина, но не отвлеченная, не рассудочная. Истина, которую ищут духовные люди, - это и полнота, и реальность, и существование, и сущность. Ее принимают и любят. Она побуждает молиться и делать добро. Духовные люди ищут не «чего-то», а конкретную личность, Лик, Того, Чья сущность - существование. Они ищут Бога.

Христос, Воплощенное Слово, есть Книга Жизни. В Нем мы читаем Бога.

Смирение - не невроз, а добродетель.

Оно дает свободу для праведности, служения Богу, богопознания. Поэтому истинное смирение никогда не будет помехой ни настоящей праведности, ни полному самовыражению тех, кто живет по Божьей воле.

Смирение дает свободу делать настоящее добро, разбивая наши иллюзии и уводя от того, что нам только казалось добром.

Если же мы вялы, если мы бездействуем, идя наперекор здравому смыслу, то наше смирение - лишь маска для живущей в нас гордыни. Такое смирение лишает духовную жизнь ее корней и мешает нам предать себя Богу.

Господи, Ты учил нас любить смирение, но мы не научились. Мы полюбили его оболочку - такое смирение, которое выставляет нас в лучшем свете. Иногда мы оглядываемся на себя, и нам кажется, что, «упражняясь в смирении», мы и впрямь очень милы.

Будь мы смиренны, мы бы поняли, что это ложь!

Господи, научи меня смирению, которое изобличило бы во мне ложь и притворство и непрестанно влекло бы к истине. Я вижу, что всё во мне отравлено фальшью. Научи же меня, Господи, стать настоящим. Потому и трудно смирение, что оно всегда несовершенно. О, если бы можно было смириться до конца! Но Ты ведь, Господи, был смиренным, а наше смирение - в том, что мы горды, и, зная всё о смирении, изнемогаем под его бременем и так мало в нем преуспеваем.

Господи, как строг Ты в Своей милости! Ты и не можешь иначе. Милость Твоя должна быть строгой, ибо Истина Твоя непреложна. Мы тщимся стать настоящими, но чем больше трудимся, тем больше открываем притворства. Это ли милость, если Твой свет неумолимо низводит до отчаяния?

Но нет, Ты рождаешь во мне не отчаяние, а смирение. Истинное смирение в чем-то сродни отчаянию: отчаявшись в себе самом, я надеюсь только на Тебя.

Чего не вынесешь ради того, чтобы попасть в этот мрак!

Колокола напоминают нам о том, что только Бог благ и мы принадлежим Ему, а не миру. Для того они и звонят.

Они врываются в жизнь, изобличая ее суетность и напоминая, что в этом мире всё преходяще.

Они говорят о свободе, забытой за делами и сиюминутными хлопотами.

Они возвещают наше родство с Богом, пребывающим на небесах.

Они свидетельствуют о том, что мы - воистину Его храм, и зовут примириться с Ним в своем сердце.

О том же сказано и в евангельском отрывке о Марфе и Марии, который читают при освящении церковного колокола.

Колокола говорят: ваши дела не главное! Успокойтесь в Боге и радуйтесь, ибо мир сей - только прообраз, залог грядущего мира, а вечность обещана тем, кто не привязан к преходящему.

Мы веками вещаем с великих колоколен, говорят они. Мы обращались к святым, отцам вашим. Как и вас, мы звали их к святости. Какими же словами?

Мы не просто говорили: «Будьте хорошими, ходите в церковь», - или: «Соблюдайте заповеди». Мы говорили: «Христос воскрес! Христос воскрес! Идите сюда! Бог благ; спасение близко! Спастись нетрудно, ибо Господь нас любит!». Наша весть звучит для всех - для тех, кто пришел к Богу, и для тех, кто не пришел. Наша песнь совершенна, как совершен Отец наш Небесный. Как и Он, мы изливаем любовь на всех*.

Подобно Адаму, который дал имена животным, мы должны дать имена вещам, разделяющим с нами безмолвие. Но будем осторожны - мы можем потревожить их одиночество, как, впрочем, и свое собственное. Вещи обитают в тишине, и тишина обитает в них. Называя вещи, мы познаем их тишину, придаем ей форму. Тишина реальна в тех, кто хранит безмолвие. Она становится их сутью. Поэтому, давая им имя, мы даем его тишине. Это - акт благоговения.

Слова молитвы возносят всё сущее к Богу. Магические же заклинания унижают его безмолвие и святость. Они отрывают сущее от Бога, пытаются овладеть им. Магия попирает Божие молчание, рядясь под него. Она - зло, самозванно водворившееся на Божием престоле и предлагающее себя вместо Бога. Что же может подменить собой Того, Кто есть? Только то, чего нет; то, что «не есть». Но эта подмена лишь утверждает Сущее. Уберите «не», и получите просто «ЕСТЬ».

В молчании Божием мы побеждаем магию, разоблачаем то, чего нет; сознаем, что Тот, КТО ЕСТЬ, ближе к нам, чем это «не есть», норовящее встать между Ним и нами.

Бог присутствует там, где присутствую я. Если есть я, есть и Он. Зная, что я есть, погружаясь в себя, в неопределимое «есмь», я открываю свое самое глубокое «я». Оттуда, из этого центра, я приобщаюсь к бесконечному «Аз Есмь», к имени Вседержителя.

Познавая себя в безмолвии, я не копаюсь в себе, а проникаю в тайну неуловимого для слов и понятий истинного «я», своего лика. Тем самым я приобщаюсь к молчанию Бога, Его «Я».

Благодать Христова приобщает меня к «привитому слову» (insitum verbum**), живущему во мне Христу. Vivit in me Christus***. Это приобщение в любви дает знание, дает опыт - сокровенный, непостижимый, но несказанно достоверный.