Томас Мертон - Одинокие думы

Переводчик и редактор благодарны канонику Дональду Олчину за дружескую и духовную поддержку начинания, связанного с переводом книг Томаса Мертона на русский язык, и за первый грант;

монсеньору Уильяму Шеннону за грант, позволивший закончить перевод;

Ирине Языковой, Надежде Волковой за чтение рукописи и полезные советы;

Полу Пёрсону и Филиппу Буббайеру за помощь в понимании трудных мест;

архимандриту Виктору (Мамонтову) и его прихожанам за молитвы и интерес к личности и наследию Томаса Мертона.

Томас Мертон, несомненно, счел бы за честь быть изданным в России. Книгу «Одинокие думы» он написал в середине пятидесятых, а точнее между 1953 и 1954 годами, спустя всего несколько лет после выхода имевшей небывалый успех «Семиярусной горы», его автобиографии. Мертону тогда много писали восторженные почитатели его творчества, но известность отнюдь не радовала монаха, искавшего уединения, безмолвия и удаления от мира. «Одинокие думы», сборник коротких духовных размышлений, был сразу же принят американскими читателями и спустя недолгое время переведен на китайский, французский, немецкий, итальянский, японский, польский, португальский и испанский языки.

«Одинокие думы» Мертон писал на подъеме, впервые испытав на собственном опыте, что такое настоящее уединение. Ценители его творчества до сих пор сравнивают эту книгу с Pens¶es* Блеза Паскаля. В 1951 году Мертон был назначен наставником молодых монахов, готовившихся к рукоположению. Он тогда много работал над беседами по монашеской духовности, истории Ордена, осуществлял пастырскую опеку монахов и писал для издателей.

«Одинокие думы» появились на свет в маленьком деревянном скиту, расположенном на одном из лесистых холмов неподалеку от Гефсиманского монастыря. Свое временное пристанище Мертон называл скитом Св. Анны. Обычно он уходил туда днем для молитвы и размышления; и там же делал наброски, которые потом были собраны в книгу. Один из таких набросков стал духовной классикой. Это - молитва, обращенная к Господу, Которого Мертон обрел в своем уединении:

Господи Боже мой, я не знаю, куда иду. Я не вижу перед собой дороги и не знаю толком, куда она приведет. Не знаю я и самого себя, - ведь я только думаю, что творю Твою волю, и может оказаться, что это совсем не так. Но я верю, что Тебе угодно само стремление угодить Тебе. Надеюсь, что сохраню его во всяком деле и не отступлю. Знаю, что если я устою, Ты проведешь меня верным путем, хотя сам я не буду знать, как я шел. Буду верить Тебе и тогда, когда мне покажется, что я пропал и брошен в тени смертной. Не убоюсь, потому что Ты всегда со мной и никогда не оставишь меня на погибель.

Эта молитва, я думаю, выражает самую суть веры Мертона, его доверие Богу и преданность Божией воле. Вот уже много лет ее вручают паломникам и гостям, приезжающим в наш монастырь. Перепечатывали ее и переводили бесчисленное множество раз.

Собранные в этой книге заметки Мертон сначала назвал «Тридцать семь медитаций». Их главная тема - человек и сообщество людей. Мертон настаивал на том, что человеку для обретения полноты бытия надо уметь быть наедине с самим собой. Поэтому его размышления касаются и общества в целом, и, в особенности, судьбы христианства.

Мертон обладал великим даром писать, обращаясь прямо к сердцам людей - христиане ли они, иудеи или мусульмане. Он умел говорить и находить общий язык даже с тибетскими буддистами. Незадолго до своей гибели в Бангкоке 10 декабря 1968 года Мертон, на севере Индии, в Дарамсале, трижды подолгу беседовал с Далай-ламой. Позднее тот говорил, что Мертон первым показал ему всю красоту и глубину христианства.

В предисловии к японскому изданию «Одиноких дум» Мертон писал: «В моей книге нет ничего, чего бы уже не сказали (и сказали гораздо лучше) шумящие на ветру сосны. Эти строки - всего лишь эхо тишины и мира, которые почти осязаемы, когда дождь льет на окрестные холмы и леса».

Я надеюсь, что сказанное в этой книге затронет нечто глубоко сокрытое в тех, кто будет ее читать. Томас Мертон этого хотел. Он хотел, чтобы люди, несмотря на свою занятость, находили время для безмолвия и созерцания, для уединенного предстояния Богу - неважно где, в монастыре или на торжище.

28 февраля 2002 г.

Аббатство Девы Марии Гефсиманской, Луисвилль, штат Кентукки, США

Брат Патрик Харт, OCSO*

Недавно завершился очень тяжелый век. Мы, люди, творили много зла и, соответственно, много страдали, кто - от своих грехов, а кто - главным образом, от чужих, причем число жертв приобрело невиданные масштабы. Может быть, это столетие больше других связано с тем, что говорит пророк Исайя о служителе Ягве. Библеист Анна Великанова высказала предположение, что, исходя из этого опыта, придется расширить понятие мученичества, включив в число «свидетелей» невинные жертвы.

Те, кто долго жил в ХХ веке и доверялся Богу, поистине ощущали, как Он страдает из-за того, что происходит с Его детьми, и как нуждается в соработниках. Иногда кажется, что святых было гораздо больше, чем в другие времена, но этого мы знать не можем. Однако можем заметить, что у невольных соработников и у соработников добровольных отчетливо подчеркнуто евангельское свойство - умаление, тоже вольное и невольное. Именно оно объединяет таких непохожих людей, как Папа Иоанн XXIII и Томас Мертон.

Непохожи они во всём, что важно для мира: глава Католической Церкви - и простой монах; ангельский старец - и странный, безвременно умерший человек; чистейший простец из крестьянской семьи - и выходец из богемы, прошедший малопривлекательный путь не то хулигана, не то представителя «золотой молодежи». Однако «добрый Папа» сразу узнал своего, прочитав книгу молодого трапписта, и так умилился, что послал ему столу, в которой был интронизирован. Общее у них настолько просто, что о нем и говорить бы не стоило, если бы оно не было таким редким, особенно - в прошедшем веке.

Честертон говорит, что святой - противоядие против того греха, который преобладал в его дни. ХХ век, еще больше прежних, помешался на гордыне, от жалкого самоутверждения до «демонических твердынь». Оба великих соработника Бога, жившие в этом столетии, были исключительно смиренны, и в этой книге смирение Мертона выражено яснее всего.

Казалось бы, сколько раз это сказано и просто показано в притче притч - о блудном сыне, но первородный грех залепляет нам уши. Проповедники знают, как непрестанно приходится спорить «на две стороны» - и с апологетами самоутверждения, которых так поддерживают психологи, и с апологетами отчаяния. Собственно говоря, это скорее две фазы, чем разные стороны. Цепочка примерно идет так: «Ну, я человек хороший» - «Ой, вроде бы нет!» - «Ну, тогда на свете сплошной ужас».