Иларион Алфеев - Жизнь и учение св. Григория Богослова

Человеческое слово не может выразить Бога, однако может вести к Нему; и человеческий разум не способен постичь Бога, однако способен приближаться к Нему. Именно поэтому Григорий считал слово своим единственным богатством, и служение слову — своей главной миссией:

Это приношу я Богу, это посвящаю Ему — то единственное, что я сохранил для себя, чем только я и богат. Ибо от остального я отказался по заповеди Духа, и на драгоценную жемчужину променял все, что когда‑либо имел, и стал — лучше же сказать, хотел бы стать — тем великим купцом, который за малое и абсолютно тленное купил великое и неразрушимое; [713] Ср. Мф. 13:45–46. одно лишь слово удерживаю за собой как служитель Слова, [714] Термин" "слово" "(logos) в греческом языке обладает богатейшим спектром значений; у Григория он чаще всего означает" "слово" ","разум" "и" "Слово" "(т. е."Бог Слово" "). и никогда по своей воле не пренебрегу этим стяжанием, но чту его, люблю и радуюсь о нем больше, чем обо всем остальном, о чем радуются многие; его делаю я другом всей жизни, добрым советником, собеседником, руководителем на пути к высшему, усердным помощником в борьбе. И поскольку презираю всякое низменное удовольствие, все влечение мое обращено после Бога на слово, лучше же сказать, на Самого (Бога), так как к Богу ведет оно при помощи разума, через который только и воспринимается поистине и сохраняется и возрастает в нас Бог. [715] Сл. 6, 5, 5–17; SC 405, 132–134 = 1.148.

Вся жизнь Григория разделялась на периоды молчания и проповеди. Приняв рукоположение в сан иерея, он удалился в пустыню, чтобы, проведя время в молчании, вернуться к пастве своего отца со словами оправдания. Подобным же образом он поступил после своей архиерйской хиротонии. Даже в поздние годы Григорий прерывал проповедническую деятельность периодами молчания. Служение Слову, по мысли Григория, не может не включать в себя апофатического молчания наряду с проповедью — такова природа богословия, имеющего дело с тем, что за пределами слов. Григорий говорит о себе как орг а не Божием, [716] Имеется в виду струнный щипковый инструмент. на котором играет Святой Дух. Когда угодно Духу, орган звучит; в другие времена он безмолвствует:

Я отверз уста мои и привлек Духа , [717] Пс. 118:131, по переводу LXX. и Духу отдаю все свое и себя самого — и дело, и слово, и бездействие, и молчание, только пусть владеет Он мною, пусть ведет и руку, и ум, и язык к тому, что должно и чего Он желает… Я — орг а н божественный, орган словесный, орган, который настроил и на котором играет добрый Художник — Дух. Произвел ли Он вчера молчание? Моей философией было не говорить. Ударяет ли сегодня по струнам ума? Провозглашу слово, и философией моей станет — говорить. Не настолько я болтлив, чтобы желать говорить, когда действием (Духа) призван к молчанию; но и не настолько нем и невежественен, чтобы, когда настало время для слова, полагать охрану устам моим: [718] Пс. 140:3. напротив, и запираю свою дверь, и отпираю для Ума, Слова и Духа — единой соприродности и божественности. Итак, буду говорить, ибо призван к этому… [719] Сл. 12, 1, 1–2, 1; SC 405, 348–350 = 1.199.

Молчание и слово суть как бы два крыла, на которых ум человека воспаряет к Богу. Точно так же отрицание и утверждение, апофатизм и катафатизм есть два пути, идя по которым, богословствующий ум может приблизиться к цели. Богословие только тогда будет всеобъемлющим, когда оно призн а ет, что Бог есть тайна, выходящая за пределы слов, и когда каждое слово о Боге будет рождаться из сознания бессилия и беспомощности человеческого языка и ума перед лицом этой тайны. Всякий священник, епископ, богослов, всякий христианин призван говорить о Боге, но слово его должно рождаться из молитвы, а молитва из молчания.

Богословие должно быть боговдохновенным: оно должно быть не словом человека, но словом Духа, произносимым человеческими устами. Только тот проповедник, который умеет молчать до тех пор, пока Святой Дух не коснется струн его души, есть подлинный богослов. И только когда умолкает человеческое слово и рождается в душе человека слово Духа, начинается подлинное богословие, ибо с этого момента" "любослов" "превращается в" "любомудра" ", ритор — в богослова.

Будучи богословом по призванию, Григорий считал своим долгом разъяснять слушателям и читателям, чт о есть истинное богословие: этой теме посвящены Слова 27–е, 28–е (частично) и 32–е. Все они были произнесены в Константинополе: их общим контекстом является борьба с евномианством, или аномейством — поздней разновидностью арианства, для которой было характерно представление о возможности для человека полностью постигнуть Бога.

Слово 27–е, открывающее цикл" "Слов о богословии" ", написано в традиционном для риторики жанре обличительной речи. Начав с цитаты из пророка Иеремии" "Вот, я — на тебя, гордыня" ", [720] Иерем. 50:31. Григорий адресует свое слово к тем, у кого, как он говорит,"чешется слух и язык, и даже, как вижу, руки по поводу наших слов" ", [721] Сл. 27, 1, 1–5; SC 250, 70 = 1.385. т. е. к своим богословским оппонентам — евномианам. Григорий жалуется на склонность последних к богословским спорам, на" "софистов" "и" "словесных акробатов" ", которые оглашают речами рынки, своим многословием и назойливостью омрачают застолья и всякий праздник делают непраздничным и унылым: из‑за этих людей" "великое наше таинство" "рискует превратиться в низкое ремесло. [722] Сл. 27, 1, 11–2, 15; 72–74 = 1.385. Нельзя не вспомнить при этом св. Григория Нисского, который тоже обличал своих современников за их чрезмерное пристрастие к спорам на богословские темы:

Иные, вчера или позавчера оторвавшись от своих обычных трудов, внезапно стали учителями богословия, другие — может быть, слуги, не раз подвергавшиеся бичеванию, бежавшие от рабского служения — с важностью философствуют у нас о непостижимом… Все в городе полно такими людьми: улицы, рынки, площади, перекрестки. Это и торговцы одеждой, и денежные менялы, и продавцы съестных припасов. Ты спросишь об оболах, а он философствует перед тобой о рожденном и нерожденном; хочешь узнать цену хлеба, а он отвечает тебе, что Отец больше Сына; справишься, готова ли баня, а он говорит, что Сын произошел из ничего. [723] Слово о Божестве Сына и Духа (PG 46, 556).

Богословие — не занятие для рынка, не предмет страстных споров, не объект дискуссий между профанами, считают оба Григория. По словам Григория Назианзена, богословом может быть не всякий, но только тот, кто ведет созерцательный образ жизни и очищает себя для Бога; участвовать в богословских дискуссиях могут не все, но лишь те, кто занимается этим" "усердно" "; наконец, не всякая богословская тема может обсуждаться вслух: