Г. Беневич - Мать Мария (1891-1945). Духовная биография и творчество

Вспомним, что А. Блок при первой встрече с Лизой Пиленко советовал ей полюбить"простого человека, / Который любит землю и небо / Больше, чем рифмованные и нерифмованные / Речи о земле и о небе". Эти, на первый взгляд, спонтанные и искренние строчки на самом деле явились следствием глубоких раздумий Блока на тему"народ и интеллигенция". Именно в 1908 г. поэт выступил с известной статьей"Россия и интеллигенция", в которой остро поставил вопрос о разрыве между интеллигенцией и народом. В этой статье, а также в письме к К. С. Станиславскому А. Блок говорит о теме"народ и интеллигенция"как о самой важной для себя, тождественной с темой"Россия" [26] Блок А. Собр. сочинений: В 6 т. Л., 1982. Т. 6. С. 154. . Интеллигенция характеризуется им как находящаяся под"татарским"игом сомнений, противоречий, отчаяния, самоубийственной тоски,"декадентской иронии"и пр." [27] Там же. С. 153. , находясь в этом состоянии, для которого характерна"воля к смерти", интеллигенция далека от народа, который искони носит в себе"волю к жизни".

В Лизе Пиленко, о которой он написал:"Такая живая, такая красивая", А. Блок увидел, должно быть, редкую для интеллигентного человека"жизненную силу", и хотя она уже была"измученная", посоветовал ей, пока не поздно, вернуться к живым, простым людям и найти себе возлюбленного среди них. Таким образом, вся поэтика"Руфи"может рассматриваться в контексте проблемы"интеллигенция – народ", заданной в свое время Ф. Достоевским и по–новому поставленной не только Блоком, но и прежде него Вяч. Ивановым [28] См. Иванов Вяч. Родное и вселенское. М., 1994. С. 362-372. .

В 1936 г. мать Мария говорила о"последних римлянах"(к которым причисляла и себя):"Мы были последним актом трагедии – разрыва народа и интеллигенции"(622). Там же она писала, что, столкнувшись с Вяч. Ивановым в Москве в ноябре 1913 г., объявила, о том,"что (она) с землей, с простыми русскими людьми, с русским народом, что (она) отвергает их культуру, что они оторваны…"(627). Параллель поэтессы с библейской Руфью оправдывается еще и тем, что возлюбленный Кузьминой–Караваевой в 1914 г. попал на фронт и исчез (видимо, погиб), и, тем не менее, она осталась с"его"народом (как библейская Руфь осталась с народом своего умершего мужа).

Было бы, однако, ошибкой считать, что Кузьмина–Караваева решила просто слиться с народом, остановилась на отождествлении себя с"землею"(как в сборнике"Дорога"). В"Руфи"этим дело далеко не исчерпывается. В одноименном стихотворении встречаются такие загадочные строки:

Лишь короткий подымется день,

И уйдет хлебороб на работу,

На равнинах чужих деревень

Руфь начнет золотую охоту.

Низко спустит платок на свой лоб,

Чтоб не выдали южные косы,

Соберет свой разбросанный сноп,

Обойдет все холмы и откосы.

А зимою, ступив чрез порог,

Бабы часто сквозь утренний холод

На снегу замечали, у ног,

Сноп колосьев несмолотых… (65)

В отличие от библейской Руфи, которая собирала колосья (на поле Вооза, еще до того, как он взял ее в жены) для себя и своей свекрови (см. Руфь, 2), лирическая героиня Кузьминой–Караваевой на поле народном собирает урожай для других – для баб, которые в голодную зиму находят несмолотые колосья на пороге. Стихотворение следует толковать в контексте диады"народ и интеллигенция". Интеллигент–народник (чужой для народа, бывший"язычник") не просто сливается с народом, входит в него, он, работая в народном поле, приносит народу нечто, работает не для себя, а для него – такова"народническая"программа Кузьминой–Караваевой [29] Стихотворение можно истолковать и применительно к самой по­эзии – поэт работает в языке (который не принадлежит ему, но есть достояние народа), собирает в нем снопы-стихи, чтобы в конечном счете принести их людям (но это, конечно, не "первый" смысл). . Колосья, приносимые интеллигентом народу"несмолоты", т. е. это – приносимое – следует еще обработать, воспринять. Необходимо понять, что же поэтесса собиралась принести народу? Здесь мы снова встречаемся с поэтикой загадки, но, в отличие от первого сборника, задано поле интерпретации, каковым является Библия.

В самом деле, библейская Руфь не просто"чужая", ставшая частью Израиля, главное в этой истории то, что Руфь, взятая в жены Воозом, становится прабабкой царя Давида, который, в свою очередь, является праотцем Христа (Мф. 1, 5–6). История Руфи тесно связана с приходом будущего Мессии, и здесь мы переходим к главной, пророческой, мессианской теме сборника"Руфь".

Время создания сборника совпадает с началом Первой мировой войны и предреволюционными годами. Это время воспринималось Кузьминой–Караваевой, да и многими другими, как переломное. Уже осенью 1914 г., как вспоминала мать Мария, твердым стало"сознание, что наступили последние сроки. Война – это преддверие конца. Прислушаться, присмотреться, уже вестники гибели и преображения средь нас"(629).

Ожидание конца старого мира и начала нового было повсеместно среди русской интеллигенции того времени [30] См., напр., Бердяев Н. А. Самопознание. Л., 1991. С. 220-228. . Очень часто это ожидание имело религиозный характер [31] См., напр., Флоровский Г. Пути русского богословия. Paris, 1988. С. 452-499. , как и у Кузьминой–Караваевой:

Еще не четок в небе знак,

Пророчество вещает глухо; –

Брат, верь: язык Святого Духа

Огнем прорежет вечный мрак.

Недолго ждать, уж близок час;

Взметает ветер пыль с дороги;

Мы все полны святой тревоги,

И вестники идут средь нас. (66)

Тема"вестничества"становится одной из ведущих в поэзии Кузьминой–Караваевой. Свое призвание поэтесса и определяет в письме к А. Блоку (1916) как"вестничество":"Особенно трудно сознание, что каждый только в возможности вестник Божий, а для того, чтобы воплотить эту возможность, надо пройти через самый скудный и упорный труд"(647). Руфь – alter ego поэта – собирает снопы для народа–Израиля, среди которого она живет, она становится предтечей грядущего, несет людям некую весть. Эти пророчества или"вести"носят у поэтессы еще смутный характер. Не исключено, что она находилась под влиянием идей о"Третьем Завете" – Святого Духа, который якобы должен быть заключен Богом после заветов Отца и Сына.

Подобные идеи были широко распространены среди русских религиозных философов. Эпиграф первой части"Руфи""Исход"взят из пророка Иоиля (2, 28- 29), где говорится об излиянии Духа на всякую плоть. В"Равнине русской"эти слова и их толкование в духе учения о Третьем Завете и русского мессианизма вложены в уста приват–доцента, специалиста по Средним векам Голоскова, чей образ явно списан с Д. В. Кузьмина–Караваева. Голосков восторженно говорит своей возлюбленной об излиянии Св. Духа, о том, что оно должно произойти в России, поскольку в России"при крайнем смирении","крайнее отсутствие духовного скряжничества и духовной алчности"(393). Впоследствии Голосков проявляет по отношению к героине (Кате Темносердовой, чей образ автобиографичен) самое обыкновенное плотское вожделение ("жадность"), и между ними происходит разрыв. Идея о Третьем Завете, если и не отвергается, то явно ставится под вопрос, по крайней мере после революции.