Тихон Задонский - Собрание сочинений. Том V

Подлинное, собственноручное письмо святителя, поднесено владельцем Ея Величеству Государыне Императрице Марии Александровне. На самом письме не означено, к кому и когда оно писано. Как замечает по этому поводу первый издатель «без сомнения» «письмо это вышло из-под пера святителя под влиянием современных ему событий». То был период, блистательной славы Императрицы Екатерины П. Но, как известно, этот период не был чужд искушений, которыми Промыслу Божию благоугодно было испытывать веру, закалять мужество и очищать нравы возлюбленной Ему России. Турецкая, Польская и Шведская войны, страшная язва, поглотившая в одной Москве более 130000 человек, Пугачевский мятеж, — все эти обстоятельства могли вызвать святителя Задонского к словам пастырского утешения, как вызывали и к словам пастырского обличения.

В г. Ливнах, Орловской епархии, существовала богадельня, основанная святителем Тихоном. В письме к о. Стефану речь идет об устройстве этой богадельни. Отец Стефан был одним из местных священников, и на него было возложено смотрение за постройкой этого здания.

Шалун (устар.) — сума, мешок.

В подлиннике оторван уголок письма.

Ибо надежда нечестивого исчезает, как прах, уносимый ветром, и как тонкий иней, разносимый бурею, и как дым, рассеиваемый ветром, и проходит, как память об однодневном госте (Прем 5:14).

К написанию этого пастырского «увещания», как называет его святитель, он был возбужден дошедшим до него слухом, что «некоторые из следовавших прежде его наставлениям, лишенные в последние годы его жизни (по его болезни) личной беседы с ним, начали ослабевать в вере и оскудевать в добродетелях» (Записки Ивана Ефимова). Святитель пишет, лежа на одре болезни, это послание, на которое мы можем смотреть, как на последнее.

Этим последним прощальным словом начинается духовное завещание святителя Тихона, написанное им незадолго до смерти, 29 января 1782 года. Прощальное слово это, вероятно, по мысли самого завещателя, было прочитано при гробе его перед последним целованием, «всему народу вслух», и, по словам очевидца, произвело такое впечатление, что «и сам читавший, и слушатели прерывали чтение его рыданием».