Любовь Янковская - Святая Ксения Петербуржская. Просите, да обрящете милость Божию!

Сообщая об этом, знакомая больной просила от имени исцеленной отслужить панихиду и еще прислать им и масла, образков и крестиков с могилы блаженной.

Одна семья оказалась вдали от родного дома при весьма тяжелых обстоятельствах. Глава семейства опасно заболел. Ему становилось все хуже и хуже, лекарства не помогали, болезнь усугублялась. Через три месяца, когда палящее солнце и царившая кругом невыносимая жара и духота совсем подорвали здоровье больного, он уже был не в состоянии даже разжимать губы и принимать пищу. Дни его, казалось, были сочтены.

Жена мужчины отвела детей к соседям, жившим через два дома. Ей хотелось тишины и молитвы. Жара стояла нестерпимая, удушающая. Она открыла все двери для движения воздуха. Мысли самые отчаянные и горестные одолевали ее. Помимо скорби от потери верного друга, пугала перспектива остаться одной с малыми детьми.

– Если бы я была сейчас дома, я бы поехала на Смоленское кладбище к блаженной Ксении и, припав к ее могиле, выплакала бы свое горе, – подумала женщина, но шум захлопнувшейся калитки прервал мои думы.

– Кто-то вошел в сад к нам, – пробормотала она и бросилась на улицу.

В это время в проеме открытой двери бесшумно появилась странная гостья. В странном для такой жары наряде – теплые, мягкие валенки, длинная шуба особого покроя, вся в сборках, а на голове большой белый пуховый платок; концы его были закручены на шее. Так, верно, носили глухой зимой женщины-простолюдинки. Возраст незнакомки определить было невозможно, но она была необыкновенно привлекательна.

– Голубка, скажи мне, где живут Пироговы, я ищу их, – сказала она.

– Через два дома, – ответила хозяйка, в недоумении глядя на женщину.

– А что твой-то, плох? – спросила она, указывая на дверь, где лежал больной муж. Незнакомка бесшумно прошла мимо недоумевающей хозяйки к больному. С минуту посмотрела на него.

– Слушай, голубка! – сказала она. – Не печалься! Вчера тут приезжал один важный доктор, такой ученый, что страсть. Он говорил, что больного надо кормить каждые полчаса всего лишь понемногу, по две ложечки. Ну, там, молока, чаю, каши, а там уж сама что придумай.

– Да он уже третий день губ не разжимает, – ответила хозяйка.

– Ничего, ничего, ты попробуй! Ну, прощай, мне пора.

И незнакомка исчезла. На этот раз даже калитка не хлопнула. Хозяйка вышла на балкон. Вправо и влево далеко была видна улица, залитая палящим солнцем, но зимней гостьи не было видно. Женщина подошла к больному. Муж открыл глаза и чуть слышно попросил пить. Дрожащими руками она поднесла ему чашку чая, еще не решаясь верить, что этот слабый проблеск жизни есть намек на выздоровление.

– Кто подходил ко мне? – спросил больной.

– Одна незнакомая женщина, – сказала хозяйка, а муж ее глубоко вздохнул, точно выдохнул какую-то тяжесть.

– Мне легче, – сказал он, засыпая. Вернулись дети. Мать спросила их, не приходила ли женщина в шубе и валенках, закутанная в платке, к Пироговым. Дети сказали, что никакой женщины не видели и вообще не видели, чтобы кто-нибудь заходил. Она снова подошла к мужу с чашкой молока. Он встретил ее со слабой улыбкой на изможденном, исхудалом до неузнаваемости лице, отпил полчашки молока и опять спросил:

– Кто приходил ко мне?

Хозяйка, как могла, объяснила появление таинственной гостьи и прибавила, что сейчас пойдет к Пироговым и узнает, кто она, так как она их искала. И она пошла к Пироговым и стала спрашивать о женщине в валенках и шубе, которая искала их. К ним, оказалось, никакая зимняя гостья не приходила, и они начали подшучивать и острить:

– В этакой жаре – и появиться в шубе и в валенках! Верно, какая-нибудь блаженная, или вам привиделось.

Не добившись ничего, женщина вернулась домой. Ее муж уже сидел на кровати, опираясь на подушку.

– Ну что, узнала? – был его первый вопрос.

– Нет, ничего не узнала, ее там не было.

– Так слушай меня, – говорит муж, – ведь я умирал, и я сознавал, что умираю. У меня не было сил ни открыть глаза, ни позвать тебя, и силы оставляли меня. Вдруг я почувствовал, что кто-то подошел ко мне, и на меня вдруг повеяла какая-то живительная прохлада. Это был миг; я силился схватить струю этой прохлады. Теперь я знаю, что поправлюсь. Ты молилась; кого же ты звала на помощь?

– Блаженную Ксению, – сказала жена и разрыдалась.

Когда ее муж окончательно поправился, он стал наводить справки, какой доктор был проездом в то время. Оказалось, никакой доктор не проезжал и зимней гостьи никто не видел.

И исцелившийся мужчина, и его жена уверены, что это блаженная Ксения являлась на зов попавшей в беду женщины.

Семейство Михайловых, состоявшее из мужа, коллежского советника, военного чиновника в отставке, жены Марии Васильевны и единственной их дочери Евгении, обучавшейся в гимназии, проживало в городе Вильно.

Глава семьи получал пенсию – 970 руб. в год. Вот на эти скромные средства, при взаимной любви друг к другу, семья жила вполне счастливо. Но судьба сулила всем членам этой семьи иную долю.

Однажды единственная их дочка простудилась, получила воспаление легких и умерла. Страшно убивались от этого горя родители: жена целые дни проводила на могилке дочери, а муж стал пить водку. В пьяном виде он обладал несносным, придирчивым характером. В семье, вместо прежней тихой жизни, настал настоящий ад: каждый день шум, крик, ругань, драка. Бедной Марии Васильевне совсем житья не стало.

И вдруг, муж как будто бы одумался: перестал пьянствовать, ходил целыми днями мрачный, о чем-то задумывался и с утра до поздней ночи пропадал из дома, почти не разговаривая с женой. Прошло чуть больше полугода со смерти дочери. Вдруг муж объявил Марии Васильевне, что дольше оставаться в Вильно он не намерен, что он получил частное место в Ташкенте и что если она хочет ехать вместе с ним, то может тотчас же распродать свое имущество и укладываться: через неделю он едет.

Если же не желает ехать с ним, то может остаться в Вильно: он же будет содержать ее и высылать 50–60 рублей в месяц.

Долго раздумывала Мария Васильевна над предложением мужа. С одной стороны, горячая привязанность к умершей дочке и привычка к жизни в Вильно, а с другой – боязнь жизни с пьяным мужем, от которого она так много горя видела в последнее время, и притом в чужой дальней стороне, – склонили ее остаться в Вильно.

Муж совершенно хладнокровно расстался с женой и уехал в Ташкент. Первое время он аккуратно высылал жене содержание, хотя писем и не писал. Затем содержание стало высылаться все реже и реже и, наконец, прекратилось совершенно.

Марии Васильевне пришлось распродать свою обстановку, вещи. Сначала она поселилась в комнатке, и, наконец, средства ее истощились окончательно: нечем было платить и за комнату, нечего было есть. Оставалось питаться Христовым именем. К ее счастью, на помощь ей пришло Виленское общество защиты женщин, случайно узнавшее об ее печальном положении, определило ее в богадельню и принялось за розыски мужа, но толку из этого не вышло никакого. Тогда Марии Васильевне посоветовали самой съездить в Петербург и здесь навести справки об ее муже. Приехала Мария Васильевна в Петербург и, прежде всего, не имея средств, стала искать себе уголок, где бы можно было приютиться. Долго ходила она по разным богадельням, приютам и, наконец, попала в общежитие работниц. Сожительницы ее были молодые веселые девушки, а ей было уже 58 лет. Начались издевательства, насмешки, всякого рода попреки и упреки. Между тем и хлопоты Марии Васильевны по разысканию мужа были вполне безрезультатны: в военных канцеляриях ей сообщали только, что из Ташкента он перешел туда-то и туда же перевел и пенсию, а где он живет, адрес его, дабы можно было привлечь его к суду, сообщить не могли. (Впоследствии оказалось, что Михайлов со времени отъезда из Вильно семь раз менял службу и местожительство). В полное уже отчаяние приходила бедная Мария Васильевна. Целыми днями сидела она в садике при Греческой на Песках церкви и оплакивала свое, по-видимому, безысходное горе. Однажды, когда Мария Васильевна, по обычаю, сидела в садике, к ней подсела какая-то старушка, разговорилась с ней, расспросила про ее горе и, прощаясь, сказала: