Сергей Мансуров - Очерки по истории церкви

Кроме Валентина, знамениты были еще гностики: Василид, Карпократ, Сатурнин; ученики Валентина: Марк, Птоломей, Гераклеон и многие другие. Отцом всех этих еретиков древние авторы называют Симона Волхва (мага), о котором знает еще книга Деяний (гл. 8).

О нем же с некоторыми подробностями говорит и святой Иустин Философ, на родине которого, в Самарии, учение Симона пользовалось в первой половине II в. наибольшим успехом. Симон учил о себе как о некоей воплотившейся первоначальной силе, а о сопровождавшей его женщине Елене как о первоначальной Мысли, от которых все произошло. От Симона пошел так называемый простонародный гносис, который получил свое «научное» выражение в царствование Адриана (117–138 гг.).

Все эти системы имели немало отличий друг от друга, но существенно знать не их различие, а то более или менее общее, что отделяло их от Церкви, от христианства.

Почему Церковь их отвергла, признав их путь ложным; в каком направлении изменили бы они учение и жизненную задачу христианства — вот что прежде всего важно для историка Церкви, для понимания жизни Церкви. Сами гностики обычно вовсе не стремились отделяться от Церкви. Они уверяли, что Церкви нет причин их чуждаться, что они принимают все, чему она учит. Валентин, например, отводит церковному христианству довольно хорошее место — это душевные люди, для которых не исключено спасение вместе с Демиургом. Валентин, по свидетельству Тертуллиана, долго проповедовал в Риме, считался православным. По святому Епифанию, он после почти двадцатилетнего распространения своего учения в Риме перебрался на Кипр и окончательно отделился от Церкви.

Тертуллиан в своей книге «Против Валентина» с обычным грубоватым остроумием передает несколько любопытных черт из своих сношений с валентинианами: «Спроси их о чем-либо откровенно — они примут строгий вид, наморщат лоб и возгласят: О, глубина! — Войди с ними в ближайший разговор, они утонченно и двусмысленно станут утверждать, что их вера общая со всеми. Если заметят они, что ты их противник, они будут отрекаться от всего. Если ты приступишь к ним с большой настойчивостью, то они притворятся легкомысленными простаками. Они тайн своих не открывают даже своим ученикам, пока в них не уверены» [151] Тертуллиан. Против валентиниан, 5. .

Церковные наставники II в. ставили себе задачею «вывести наружу» то, что еретики так тщательно скрывали: насколько гностицизм отличен от общепризнанного православного учения.

Почему такое «примирительное» настроение было у еретиков и такое настороженное и «непримиримое» у отцов Церкви? Святыми отцами руководило убеждение, что под христианскою внешностью у еретиков II в. (особенно у гностиков) скрывалась языческая сущность. Допустить гностиков «мирно» и свободно развивать свое дело в пределах Церкви значило допустить постепенный, мирный и систематический подмен христианства язычеством, только в подновленном виде.

Святой Ипполит так выражает свое убеждение относительно еретиков своего времени: «Они заимствовали свое учение не из Священных Писаний и пришли к ним не из уважения к преемству ( преданию ) какого-либо святого, но учения их получили свое начало в эллинской премудрости, из положений философских систем ( языческих ), из обрядов и преданий мистерий и из гаданий астрологов».

В отношении некоторых видов гностицизма это было очевидно: Карпократ и его ученики наравне с Христом-Спаси-телем почитали и Орфея, и Пифагора, и Платона и других. Но не всегда это было так наглядно. Однако, если вдуматься в систему Валентина, то это не что иное как философски подчищенная мифология с богамиэонами, снабженными христианскими именами, которые женятся, увлекаются, страдают от неудовлетворенной страсти и от страстей которых создается мир.

Тот же языческий вкус виден в приверженности многих гностиков к магизму, к нравственной распущенности, в избегании мученичества и во многом другом. Если положение святого Ипполита об языческом происхождении еретических уклонений не всегда можно применить с очевидностью ко всем подробностям этих учений, то это несомненно в отношении общего их направления и основ.

Всем им обще противление Единому, Личному Богу, поскольку Он не только отвлеченное первоначало, Наставник, Учитель, Философ высшего порядка, но и Творец, и Спаситель.

Они все уклонились от веры в единого Бога, Который все дает человеку вплоть до жертвы Своим Единым Сыном, но Который вместе с тем ищет от людей взаимной жертвы, всецелого посвящения себя Богу вплоть до мученического «всесожжения».

Это было непостижимо для языческой природы этих мыслителей. Им всем чуждо библейское, подлинно чудесное перевоспитание духа и мысли, личное, живое отношение к Богу и Творцу, Которого язычество не знало.

Без этого Евангелие теряло свою подлинную основу. Создавалось Евангелие более или менее языческого толка. Искупление из подлинного усыновления человека и подлинной жертвы до смерти, жертвы любви Божией, преображавшей сущность мировой жизни, создавшей новое, личное отношение между тварью и Творцом, превращалось в более или менее стройную философскую систему. Новое учение, вдобавок ко многим прежним, сообщало лишь несколько новых мыслей в старых по существу душах.

Вместо «новой твари» — какая-то новая теогония Господа, философски понятого.

Проповеданное апостолами христианство было еще мало заметно во II в. Даже в таком крупном городе, как Александрия, в одном из средоточий мировой жизни, в частности, еврейской, только к самому концу II в. (по Клименту Александрийскому) приоткрывается для истории жизнь христианская. Однако что там были христиане в начале II в. и ранее, особенно после разрушения Иерусалима, в этом нет сомнений.

Косвенно о христианах конца I и начала II в. мы знаем по ересям, которые там возникают (судя по Апологии святого Иустина и по позднейшим преданиям). С середины II в. споры с евреями и еретиками как-то вдруг обнаруживают, что «нет ни одного народа, варваров или эллинов, или другим каким именем называемых, кочующих, или бездомных, или ведущих пастушескую жизнь и живущих в палатках, между которыми не были бы приносимы молитвы и благодарения Отцу и Творцу всего именем распятого Иисуса» [152] Святой Иустин. Разговор с Трифоном иудеем, 117. . Христианские писатели этого времени пишут, что христиане имеются даже там, куда не проникли евреи, а таких мест тогда было не много [153] Иосиф Флавий ([ «Иудейская война»,] II, 16, 4, VII, 3, 3 идр.). Сжатая сводка сведений о распространении еврейства есть в так называемом 2-м Послании Климента, где говорится: «Ныне, когда мы уверовали (христиане из язычников. — С. М.), мы сделались многочисленнее тех, которые считались имеющими Бога», т. е. евреев (2 Кор. 2). .