Сергей Мансуров - Очерки по истории церкви

Это не мешало ему видеть, что быстрый количественный рост христианства и во многих потухшая ревность сделали из христианского общества нечто мало похожее на собрание одних праведных людей.

Он и тогда видел, что многие вокруг него не только не праведны, но и не ищут даже в искреннем покаянии выхода из своего состояния, не ищут тех путей, которыми огонь благодати снова возгорается, ибо одни боялись ложного стыда (покаяние было тогда публичным), телесного изнурения (поста), другие — показаться в некрасивой одежде, лишиться всякого рода удовольствия, носить грубую власяницу, так как всего этого требовал обычай от кающегося. Вот каково покаяние по описанию Тертуллиана: «Оно повелевает ему ( грешнику ) пребывать во вретище и погружает душу в горесть, дабы очистить ее через страдания. Оно запрещает ему всякое услаждение в пище и питии не для одного тела, но и для души. Оно требует, чтобы грешник питал и укреплял душу свою молитвою, постом, воздыханиями и слезами, чтобы день и ночь вопиял к Богу своему, чтобы преклонял колена перед священниками, повергаясь ниц перед престолом Божиим, и просил братьев своих молиться за него» («О покаянии», [9, 4]).

Публичное покаяние перед всею церковью применялось в конце II в., видимо, к особо тяжко погрешившим и, по мнению Тертуллиана и некоторых других писателей того же века, было возможно после крещения один только раз. Для более или менее легких грехов Тертуллиан указывает, что «они получают прощение от епископа» («О стыдливости»). Но он не объясняет, как испрашивалось это прощение. Сочувствие и снисхождение к грешнику не мешало Тертуллиану находить и язвительные слова и мягкую насмешку, только бы вывести своих собратий из состояния равнодушия на путь подлинного покаяния. С любовью призывая грешника, он не щадит тех, кто думает чем-нибудь незначительным отделаться, сохраняя в своем покаянии весь обиход своей малохристианской жизни: «…Иным, может быть, больше нравится каяться в уборе из тирской багряницы, имея золотую булавку для прикалывания волос, употребляя душистый порошок для чистки зубов и медные ножницы для обрезывания ногтей, равно как белила и румяна для крашения губ и щек. Поезжай на море, принимай морские купания, умножай свои расходы, питайся жирными яствами, пей старые вина, и если кто тебя спросит, для чего столько тратишь, ты можешь отвечать: это потому, что я погрешил перед Богом, и спасение в опасности, а потому я решился таким образом каяться, изнурять тело мое, дабы примириться с Богом, Которого я оскорбил грехами своими» [274] О покаянии, 11. . Так православный Тертуллиан и просит, и зовет, и язвит, и смеется — только бы привлечь к Церкви глубже и плотнее своего собрата-грешника.

В отпадении Тетуллиана в монтанизм (около 207 г.) обнаружилась грубоватость всего духовного его пути и природные недостатки его характера, которые он не сумел преобразить помощью благодати. Гениальный писатель оказался мало пригодным пастырем и не глубоким христианином. Но не только его отпадение обнаружило, как поверхностно он усвоил христианскую «духовность», за которую так пылко ратовал. И раньше, еще когда Тертуллиан пытался быть православным наставником, многое поражает в его пастырских опытах. Поражает, прежде всего, несоответствие между суровыми требованиями «духовности», т. е. значением, какое он придает покаянию, молитве, таинствам, — и тем, что говорит он о положительном содержании этой духовной жизни. Больше всего и красноречивее всего он говорит только о внешней оболочке этой духовной жизни — о воздержании плоти, о мученическом подвиге (в смысле страдания плоти) и так далее, в которых дух христианского благочестия упражнялся, — как будто в ней-то и сущность дела. Уже в трактате «О крещении» удивляет, что здесь говорено о всем, что касается крещения, но менее всего о внутреннем действии крещения на душу верующего (ср. послание к Донату святого Киприана). Как бледно то, что сказано в сочинении «О покаянии» о внутреннем возрождающем действии покаяния! Здесь есть понукание к покаянию, его обоснование библейскими примерами и изречениями, любопытна бытовая оболочка первохристианского покаяния, — но нет ни описания, ни раскрытия его сущности.

Особенно странное впечатление оставляет его слово «О молитве». Молитва — это воздух первохристианской жизни. Здесь сердце этой жизни, ее сила, ее радость. В молитве получаются духовные дарования, которым придавал такое значение Тертуллиан. О молитве, о таинствах прежде всего говорит и сам Тертуллиан, когда касается положительного содержания христианской жизни: «Путь наш есть путь спасения и, следовательно, путь молитвы» (гл. 10).

Какой молитвенной силой проникнуты страницы современных ему мученических актов Филицитаты и Перпетуи и других карфагенских же мучеников! Тем более удивительно то, что приходится читать о молитве у Тертуллиана.

Он говорит о молитве как чужой, как человек, который только со стороны, наблюдал действие молитвы и то, чем она является для души в жизни христианина. Почти так, как будто пришел язычник к христианам и довольно поверхностно понаблюдал со стороны, как христиане молятся, какие на этот счет у них обычаи, мысли.

Краткое и не слишком глубокомысленное толкование «Отче наш»; указания на заповедь необходимости мира с близкими для молящегося, на несущественное умовение рук перед молитвою; как молиться — стоя или сидя, громко или тихо; на лобзание мира, на покрывало молящихся девушек; становиться ли на колени [275] Тертуллиан указывает, что издревле не принято становиться на колени по воскресным дням и в дни Пятидесятницы (от Пасхи до Троицына дня). ; на молитву публичную и домашнюю — вот главное содержание этого, казалось бы, существеннейшего произведения Тертуллиана. Закапчивается оно красноречивым и не лишенным силы заключением. Это лучшее, что есть в трактате. «Когда Бог в чем-либо отказывает молитве, возносимой к Нему духом и истиною, как Он того желает, ( молитва ) подает мужество страждущим и терпение воздыхающим: сила ее умножает благодать, дабы вера видела, что страдания происходят от Бога и должны быть переносимы из любви к Нему. Древле молитва могла возводить казни на людей… Так молитва умеет только устранять гнев Божий: христианин молится за врагов и за гонителей своих. Одна молитва побеждает Бога… Она представляет изображение жизни Господа нашего, Который во время пребывания Своего на земле не знал ничего иного делать, как воскрешать мертвых, укреплять слабых, исцелять больных, изгонять бесов, отверзать темницы и разрешать узы повинных. Молитва изглаживает грех, удаляет искушения, останавливает меч гонения, молитва утешает немощных, увеселяет сильных. Молитва руководит странников, усмиряет грозы и приводит к оцепенению разбойников. Молитва питает бедных и учит богатых (воздержанию). Молитва восставляет падших, укрепляет колеблющихся и убеждает противящихся. Молитва есть ограждение веры и щит против подстерегающих (наше падение). Итак, не станем ходить иначе, как под покровом этого оружия. Во время дня не забудем стояний наших, ночью не забудем бдений наших. Со всеоружием молитвы должны мы защищать знамя нашего Владыки и ожидать трубы ангела. Все ангелы молятся и вся тварь. Стада скота и звери лесов преклоняют колена, исходя из своих убежищ; они подъемлют чело свое к Нему и приветствуют Его мычанием. Птицы с наступлением утра направляют полет свой к небу; вместо рук простирают они свои крылья в виде креста и щебечут нечто, что походит на молитвы. Что мне остается еще сказать на счет сего необходимого дела (молитвы)? Сам Господь молился. Да будет Ему честь и слава во веки веков» (гл. 29).