Томас Мертон - Внутренний опыт

Обретение внутреннего «я», по крайней мере теоретически, может быть следствием естественного, психологического очищения. Но познание Бога – это всегда причастие сверхъестественному свету, посредством которого Бог открывает Своё присутствие в сердцевине нашего внутреннего я»». Следовательно, христианский мистический опыт не просто обретение внутреннего «я», но также опытное постижение обитающего в нём Бога сверхъестественным усилием веры. Вместо дальнейших пояснений обратимся к некоторым классическим текстам, первый из которых – отрывок из святого Августина:

"Итак, соприроден ли Бог душе? Наш разум стремится найти Его. Он ищет Истину, не подверженную изменениям, Сущность, не способную ветшать. Сам разум иной природы: он расцветает и приходит в упадок, познаёт и пребывает в неведении, вспоминает и забывает. Богу такая изменчивость не свойственна.

Я искал Бога в вещах видимых, материальных, но не нашёл; я искал Его в себе, но ничего не вышло. Тогда я понял, что Бог выше моей души. Чтобы дотянуться до Него, я думал обо всём этом и изливал душу свою. Если моя душа не изольётся, не поднимется над собой, то как она дотянется до того, что «выше неё»? Ибо если она покоится в себе, то ничего не увидит выше себя, не увидит Бога... Я излил душу свою, и там не оказалось никого, кроме моего Бога... Он обитает выше моей души и оттуда глядит на меня, управляет мной, заботится обо мне; оттуда Бог обращается ко мне, зовёт меня, ведёт меня по пути, к концу моего пути".

(Толкование на Пс. 41).

***

"И вразумлённый этими книгами я вернулся к себе самому и руководимый Тобой вошёл в самые глубины свои: я смог это сделать, потому что "стал Ты помощником моим". Я вошёл и увидел оком души моей, как ни слабо оно было, над этим самым оком души моей, над разумом моим, - Свет немеркнущий... Ты ослепил слабые глаза мои, ударяя в меня лучами Твоими, и я задрожал от любви и страха" (Исповедь, кн. VII, пар. 10).

Рассуждая в духе Платона, св. Августин переносит нас в среду совершенно иного, нежели дзен, опыта, и потому трудно сказать наверняка, что он имеет в виду, говоря о «внутреннем я». Всегда остаётся вероятность того, что то, что восточные мистики подразумевают под «я», западные мистики именуют Богом, поскольку, как мы скоро увидим, мистический союз с Богом переживается душой как неразрывное единство (при их метафизическом отличии). А то обстоятельство, что восточные мистики не склонны вникать в метафизические тонкости многовековых богословских споров, не означает ещё, что за их постижением внутреннего «я» не может скрываться опыт Божьего присутствия.

Перейдём к текстам рейнского мистика-доминиканца Иоганна Таулера. Для него внутреннее, глубинное «я» – это «основание», «центр», «вершина» души. Воспитанный в августиновской традиции, Таулер, однако, более конкретен и менее спекулятивен, чем его учителя (за исключением Экхарта, чьё сходство с восточными мистиками сегодня активно изучается). Вот отрывок из Таулера, напоминающий историю об «источнике ума» Чао-Пена:

"Человек собирает воедино все свои способности, всю душу и входит в храм (во внутреннее «я»), где он поистине встречает Бога, обитающего и действующего в нём. Человек тогда познаёт Бога не чувством и не разумом... а вкушает Его, радуется Ему как неиссякаемому источнику, бьющему из «основания» души... а источник лучше, чем ёмкость, в которой вода испаряется и протухает. Вода в источнике течёт, прорывается из недр, нарастает. Поистине, он не заимствует ниоткуда. Он сладок".

В другом месте Таулер говорит о глубокой связи «основания» души с Богом, возникающей после внутреннего переворота и очищения, мистически производимых Богом. Если в предыдущем отрывке говорилось об источнике, подобном тому, что фигурировал в китайском тексте, то следующий упоминает о раскате «мистического грома»:

После этого нужно раскрыть основания души и глубины воли навстречу величию прославленного Божества и взирать на Него с великим смирением, страхом, самоотречением. Тот, кто так повергает перед Богом своё мрачное и жалкое невежество, начинает понимать слова Иова: «дух прошёл надо мною» (Иов 4:15). А когда дух так проходит, душой овладевает сильное волнение. И чем чище душа, чем меньше в ней чувственных впечатлений, тем дух быстрее, мощнее, истиннее, чище воздействует на душу, тем сильнее будет удар, который её опрокинет; тем яснее человек будет сознавать, что он стоит на пути к совершенству. Господь тогда приходит как вспышка молнии; Он наполняет светом основания души, желая водвориться там как Владыка. Как только человек осознаёт присутствие Господа, он должен целиком Ему подчиниться, давая Ему полную свободу действий.

Очевидно, что там, где речь идёт о такой деликатной материи, все метафоры будут неточными. Таулерово «основание» хорошо тем, что наводит на мысль о чём-то глубочайшем в нашей душе, о камне, на котором, как на фундаменте, держится всё прочее. Однако это тот духовный «камень», который внезапно становится прозрачным и наполняется светом: он одновременно твёрд и прочен, но также прозрачен и проницаем. Он камень, но он также и ветер, и земля, и воздух. Он оживает изнутри, вдруг, как вспышка молнии. В то же время, слово «основание» отсылает к образу почвы, из которой всё произрастает. Словом, язык мистика всегда поэтичен и всегда противоречив. Чтобы передать нужный смысл, мистик свободно обращается с символами, выходя за пределы их первоначального значения.

Согласно христианской мистике, нельзя обрести свою внутреннюю сердцевину и познать Бога до тех пор, пока ты вовлечён в заботы и стремления внешнего «я». В приведённом выше отрывке Таулер говорит, что даже в самые глубины души может проникнуть то, что он называет «чувственными впечатлениями» («natural impressions») – отголоски страстей и конфликтов. Следовательно, чтобы проникнуть в глубины души мы должны не только остановить поток обыденного сознания и полуосознанных чувственных впечатлений, но и освободиться от бессознательных порывов и необузданных страстей. Свободный вход во внутреннее святилище души закрыт для того, кто привык идти на поводу у своих желаний, привязан к чувственным удовольствиям (будь то наслаждение или комфорт) или подвержен гневу, самоутверждению, гордыне, тщеславию, жадности и т.п.

Святой Хуан де ла Крус, видимо, подразумевает эту свободу и даже нечто большее, говоря о «вере». Согласно Хуану де ла Крусу вера – это поистине «тёмная ночь», в которой мы встречаем Бога. «Это тёмное и любовное познание, сиречь вера, ведёт нас к Божественному союзу в этой жизни, подобно тому, как в новой жизни свет славы ведёт нас к ясному познанию Бога» (Восхождение на гору Кармель, II, XXIV, 4). В этом смысле вера есть нечто большее, чем простое согласие с догматическими истинами, освящёнными авторитетом Откровения. Это личное, непосредственное приятие Самого Бога, приятие душою Света Христова и следующее затем начало или обновление нашей духовной жизни. Однако чтобы принять свет Христов, необходимо отказаться от всякого иного «света», могущего привлечь чувства, страсти, воображение, разум.