Иржи Лангер - Девять врат. Таинства хасидов

— Тогда расскажите мне хотя бы о его деяниях и добродетелях, чтобы я мог ясно представить его.

Йиде-Герш обнажил грудь и сказал:

— Загляните мне в сердце! В нем вы увидите моего учителя во всей сути его.

По профессии Йиде-Герш был кошерак [23] Кошерак — то же, что шойхет, резник ( идиш ). . Но такой кошерак, каких раз-два и обчелся. Животные ничуть не боялись его ножа. Напротив, они мечтали о нем.

Издалека прилетали в Стрешин голуби, сами клали головку под наточенный нож Йиде-Герша и, воркуя, просили, чтобы он зарезал их своей любвеобильной святой рукой. Вот почему так долго реб Иреле не хотел сделать Йиде-Герша раввином. Он знал, что еще тысячи несчастных душ, воплотившихся в зверушек, ждут освобождения с помощью кошерного ножа Йиде-Герша. И кроме того, как мог реб Иреле допустить, чтобы Йиде-Герш стал раввином? Ведь когда однажды на праздник реб Ирле велел ему спеть после еды наполовину святую песню субботнюю, Йиде-Герш так расчувствовался, что упал в обморок. Два часа его приводили в сознание. А каково ему быть раввином и читать самые что ни на есть святые молитвы перед алтарем! Он свалился бы замертво на веки вечные! Вот такой это был батлен , человек-никчемушник…

Но прежде чем я расскажу вам кое-что об этом святом недотепе, прочту вам такое наставление.

Знайте: когда Господь Бог сотворил мир, все создания радовались. Радовались потому, что до тех пор, пока хасиды будут ими пользоваться, они Господа Бога восхвалять будут. Хлебушек хрустел от радости, ибо знал, что, пока мы есть его будем, Господа, царя всемогущего, славить будем за то, «что дает хлебу из земли взойти». Вино ликовало, что мы благословлять будем «Создателя за лозу виноградную», деревья радовались, что будем благодарить «Создателя за фрукты», овощи и травы радовались, что будем воспевать «Создателя всех плодов земляных». Козочки и коровки, барашки и агнцы плясали и прыгали, куры кудахтали, а утки крякали, охотясь за рыбками. Уже невмоготу было этим милым зверушкам дожидаться, когда же их мяско хасиды будут жарить и Господа Бога за то восхвалять. И вода смеялась, смеялась и водочка. Разве уже тогда не было им всем предназначено слышать, как мы говорим, стоя над ними: «Будь благословен Господь, Бог наш, царь Вселенной, словом которого стало все»? Ведь и пряности душистые знали, что, принюхиваясь к ним, мы будем благословлять Господа нашего за то, «что сотворил ароматы различные».

Да, все тогда радовалось, все ликовало, все смеялось — лишь один табак плакал.

— Господи всемогущий! — жалобно возопил табак, весь от слез промокший. — Господи всемогущий, за все благодарить будут Тебя хасиды и имя Твое до Небес возносить. Одному мне Ты не дал никакого благословения!

— Не плачь, дитя мое! — утешал его Отец наш небесный. — Вознагражу тебя за это богато. Знай, что ничем на свете люди не смогут ублаготворять друг друга так, как тобой.

И в самом деле! Ничем на свете мы не можем добиться такой признательности, и притом так легко и просто, как табаком. Это никогда не унизит нас, это нам почти ничего не стоит, и никто, кого мы одолжим табаком, не оскорбится и от стыда, что вынужден был принять это одолжение, не покраснеет. И все мы тут ровни: богатые и нищие, злые и добрые, скупые и щедрые.

Заходит сосед посидеть, а у вас в доме хоть шаром покати: ни ломтя хлеба, ни щепотки чаю, ни рюмки водки. И все-таки Господь Бог хочет, чтобы жест гостеприимства мы совершили так же красиво, как и наш татенька Авраам, который мог ради гостей зарезать теленка, в то время как наша маменька Сарра пекла пироги из ржаной муки. Да полноте, возможно ли это? Достает наш сосед трубку, вынимает из кармана кафтана мешочек с табаком, выколачивает трубку, набивает ее табаком и оглядывается по сторонам.

Мы видим, что сосед оглядывается, и понимаем…

И что мы делаем? Мы встаем, берем совок, разгребаем пепел в печи и вот уже несем гостю раскаленный уголек на совке.

Сосед, разумеется, не позволяет нам ему прислуживать. Он просто сидит и ждет, пока мы к нему подойдем. А уж коль мы рядом и уголек на совке, берет совок у нас из рук и сам прикуривает.

Сосед курит, курит, в свое удовольствие беседует с нами, а как беседа кончается, спокойно, с миром уходит.

Ну, дорого ли нам стоило наше гостеприимство?!

Ничего не стоило.

Причинило ли оно нам какой-нибудь вред?

Никакого.

И все-таки гостеприимный жест был сделан и заслуга немеркнущая обретена. Сосед доволен, довольны и мы.

И такие заслуги табак нам что ни день приумножает, причем в разных обстоятельствах.

Нет, у табака нет причины жаловаться.

Однажды во время утренней молитвы в Стрелиске Йиде-Герш захотел понюхать табаку. Он вынул свою пишке , то есть табакерку, открыл ее, снова закрыл и положил перед собой. Ибо она была пустая. В ней не было ни понюшки.

Аврум-Симхе из Галиги был человеком смышленым. Увидел, как Йиде-Герш открыл и снова закрыл свою пишке, — и все понял.

И что же сделал Аврум-Симхе? Он пошел и добрую половину табака из своей собственной пишке высыпал в пишке Йиде-Гершову.

Реб Иреле как раз молился перед алтарем. Но Йиде-Герш ни за что не хотел доброе дело Аврума-Симхе оставить без ответа.

И что же он сделал? Йиде-Герш вынул свой фчейле , то есть носовой платок, подошел к Авруму-Симхе и развернул фчейле прямо на его лице.

И то, что Аврум-Симхе из Галиги сквозь платок Йиде-Герша узрел, было чудо невиданное. Глядит Аврум-Симхе и глазам своим не верит! Пред алтарем стоит и молится не святой рабби Иреле, а огненный столб взвивается пред алтарем, и касается этот столб самого Неба. А по столбу лезут в Небо душечки. Сотни и сотни душечек. И все это души несчастных, умерших без всяких заслуг. Издалека слетелись они в Стрелиску. Бедняжки, совсем голенькие. И святой Иреличек омывает их слезами, одевает в белоснежные рубашонки и провожает дорогие душечки в вечное блаженство.

Видение длилось одно мгновение. Йиде-Герш снял платок с лица Аврума-Симхе — и не осталось ни огненного столба, ни душечек… Пред алтарем молился святой рабби Иреле, а вокруг одни обыкновенные хасиды. Дай им Бог долгой жизни и здоровья! И помоги нам Бог милостивый достигнуть совершенства еще при жизни и в этом воплощении, АМИНЬ!

Люблинский Провидец долго добивался, пока святой Стрелиский наконец согласился, чтобы Йиде-Герш стал раввином в Стрешине и оставил свое ремесло кошерака. К тому времени все души, воплощенные в скот и птицу, были уже спасены его кошерацким ножом.

Однажды в Стрелиску отправилось несколько хасидов. Во время шабеса, разумеется, нам возбраняется находиться в пути, и потому хасиды вынуждены были отмечать один шабес в Стрешине. И жалели, конечно, что в этот день они не смогут услышать толкование слова Господня из уст самого Иреличка. Однако то, что они услыхали от реб Йиде-Герша, было настолько глубоко и прекрасно, что в конце концов они даже порадовались, что этот шабес провели в Стрешине.