Иржи Лангер - Девять врат. Таинства хасидов

«Как ты можешь любить меня, — воскликнул раненный мужик, — как ты можешь любить меня, если ты даже не заметил, что я в кровь поранил себе палец?»

И, услыхав это, наш святой рабби Мойше-Лейб поблагодарил Господа, что Он привел его в эту корчму, и сказал: «О, Всевышний, теперь я знаю, как мы должны любить своих ближних: если у них что-нибудь болит, их боль мы должны чувствовать так, будто болит наше собственное тело».

С тех пор святой рабби Мойше-Лейб всегда поступал согласно этому принципу. В любви к ближнему мало кто мог с ним сравниться.

Теперь я хочу вам рассказать одну интересную историю, а вы за это позволите мне немного порассуждать.

Итак, послушайте!

Давайте пользоваться нашим земным уделом в радости и веселье. Этот урок мудрости преподносит нам Талмуд: «Ешь и пей, и поспеши с этим! Ибо мир, с которым мы вскоре простимся, похож на свадебное шествие! Оно так быстро проходит мимо нас. А потому пусть каждый ухватит то, что можно!»

Это вовсе не значит, что мы должны думать только о себе. Это не значит, что мы должны съесть и выпить все, что есть у нас, ничего не предлагая и не оставляя другим. Десятую долю заработка мы обязаны давать на добрые дела. Так нам заповедует Священное Писание. Если ты даешь больше, чем обязан дать, ты заслуживаешь похвалы. Пятую долю твоих доходов твоя благотворительность, однако, не должна превышать. Это уж не благодеяние, а расточительство. И это говорит Талмуд.

Сумма, которую мы можем дать нищим, к сожалению, ограничена. Но не ограничена благотворительность, которую дано нам претворять в делах наших .

«Есть вещи, чья мера безгранична . Есть вещи, которые могут представлять интерес в этом мире, но их вечный капитал лежит в мире будущем: ухаживать за больными, погребать мертвых, утешать скорбящих, улаживать раздоры, поддерживать радости влюбленных, набожно молиться. Но нет ничего выше чтения хорошей книги ». Так, почти слово в слово, написано в святом Талмуде.

И не думайте, однако, что самые лучшие поступки — это те, которые мы приобретаем за деньги. Есть еще кое-что более высокое, более возвышенное.

Историю, которую я собираюсь поведать вам, сохраните навсегда в сердце своем, обсуждайте ее между собой, рассказывайте ее детям. Напишите ее на двери дома и на городских воротах!

Однажды, когда часы пробили двенадцать, Мойше-Лейб встал со своей постели. Умылся, возблагодарил Бога за то, что Он дал нам свой Закон.

Святой Мойше-Лейб надел мужицкое платье, наколол дров, вскинул вязанку на спину и вышел в морозную ночь.

Он тихонько пробирался по спящему местечку, даже не подозревая, что издали следит за ним его бдительный ученик.

Реб Мойше-Лейб пересек площадь, обогнул христианскую церковь, обогнул и синагогу. Он держал путь к окраине местечка, к тем улочкам, где обитает беднота.

Он миновал дома бедняков и, не останавливаясь, шел все вперед и вперед, пока не оставил позади себя город и не оказался на занесенной снегом поляне. Куда он направляется? Вдали вырисовывалось кладбище.

Реб Мойше-Лейб миновал место смерти и остановился только у заброшенной хибары.

Он скинул вязанку дров и постучал в окно.

— Тебе дрова не нужны? — спросил он не на своем, а на гойском наречии.

— Дрова! Как же не нужны?! Здесь такой холод! Но я не могу ничего купить. У меня ни гроша ломаного. Ведь я вдова бедная.

— Бери эту охапку дров в долг. Мне деньги не к спеху. Куда мне с этой поклажей ночью тащиться, по такому морозу! — говорит мужик-святой.

— Нет, нет! — упирается вдова. — От этого все равно проку не будет. Я больна, у ребенка жар. Я не смогу и печь растопить.

— Экая ерунда, я и сам могу печь растопить, — сказал мужик и, не ожидая ответа, вошел внутрь.

Ученик, что следовал за ним, подошел к окну и видит: святой топит! Разжег огонь в печи, а его губы святые дрожат, и из глаз слезы текут. Выходит, он читает полуночную молитву. Первую полуночную молитву, молитву Рахили, молитву матери скорбящей:

«Голос слышен в Раме; вопль и горькое рыдание; Рахиль плачет о детях своих и не хочет утешиться о детях своих, ибо их нет [43] Иер. 31, 15. Следующая фраза в Библии отсутствует. . Вот, архангелы стонут и горько рыдают ангелы мира».

Святой подкладывает щепу за щепой, и губы его дрожат. Но он уже не плачет. Глаза его горят! Должно быть, он будет возносить другую молитву полуночную. Молитву прародительницы Лии, матери ликующей, ликующей оттого, что родила четырех сыновей.

«Не плачь, Рахиль, не проливай слезы, твои надежды исполнятся, дети твои вернутся…»

В очаге весело потрескивает огонь, и убогая горница наполняется светом и теплом. И полнятся светом и теплом сердце бедной матери и все Небеса.

Так читал полуночную молитву святой рабби Мойше-Лейб из Сасова, так служил он Господу Богу во все дни жизни своей.

Его примеру следовали все достойные хасиды из Сасова. Когда-то их было много. И не только в Польше, но за ее пределами святой рабби Мойше-Лейб имел своих приверженцев.

Теперь их совсем немного. Sed omnia praeclara tam difficilia, quam rara sunt. Да, все возвышенное столь же трудно, сколь редко.

Надеюсь, они по доброте душевной простят мне, что я здесь, говоря о них, использовал несколько слов вероотступника проклятого — Баруха Бенедикта Спинозы.

Святой рабби Мойше-Лейб, по сути, не был раввином. Он был торговцем. Торговцем редчайшим. Таких раз-два и обчелся. В его сасовском заведении можно было достать все, что душе угодно. Его магазин был чем-то вроде Maison de Louvre в Париже. Только, конечно, немного меньше. Все-таки Сасов — не Париж. Даже с нашим Белзом Сасов по величине не идет ни в какое сравнение.

Из этого вытекает, что реб Мойше-Лейб никаким богачом не был. Он не имел денег даже на гартл. Вы, должно быть, уже забыли, что такое гартл. Это такой шелковый шнурок, который перед молитвой мы обвиваем вокруг пояса. — У кого нет гартла, можно опоясаться перед молитвой и простой веревкой. Однако у святого рабби Мойше-Лейба не было денег и на веревку. Он обматывался вокруг пояса пучком соломы. Ему хватало и пучка — таким стройным он был. Его заведение не было открыто в течение всего дня. Да этого и не требовалось. Примерно час, другой, и достаточно. Если реб Мойше-Лейб выручал столько, что ему хватало на хлеб, он закрывал лавку и шел в дом учения. К покупке никогда никого не принуждал. Когда кто-то приходил в его лавку, реб Мойше-Лейб прежде всего сам ему говорил, где в Сасове подобный товар дешевле и лучше. Ясное дело, при таком деловом подходе, как я уже сказал, на гартл он никак не мог заработать. Но хоть я и сказал вам, что реб Мойше-Лейб богат не был, — это не совсем так. Я должен внести поправочку. Он был богат. Неизмеримо богат. Даже франкфортский реб Аншл Ротшильд не был таким богачом, каким был наш реб Мойше-Лейб. Ибо: «Кто богат? — спрашивает Талмуд. — Тот, кто доволен тем, что имеет».