Иржи Лангер - Девять врат. Таинства хасидов

Доехали. Молодой человек соскочил с саней и, как ни в чем не бывало, снова вернулся в дом учения. Купец и возница не последовали за ним. Они дрожали от страха больше, чем от холода, и решили лучше остаться на площади. Оглядевшись вокруг, увидели, что в одном доме все еще горит свет. Вошли внутрь. Это была пекарня.

Пекарь — тесть Святого Иудеянина — был занят выпечкой, и тратить время на разговоры ему не хотелось. Однако, услышав от вошедших их странную историю, он не мог сдержать своего изумления:

— Кто бы это мог быть? Кто же вас спас так ловко?

— Право слово, мы и сами хотели бы это знать.

— Уж не был ли это колдун со своими злыми чарами?! Храни нас Бог!

Что в этот поздний час только один его зять может сидеть в доме учения — об этом милый пекарь даже не вспомнил. И пока он ставил в печь свои караваи, у всех троих было о чем поговорить — что правда, то правда. Вновь и вновь они обсуждали случившееся и только диву давались. Все хлеба были уже в печи, а они все удивлялись да удивлялись. Вдруг открылась дверь, и в пекарню вошел Святой Иудеянин.

— Это он! Это он! — зашептали оба пришельца, учтиво встав перед вошедшим. А тесть-пекарь лишился чувств от испуга. И в то утро людям в Апте, можно сказать, нечего было бы есть — все хлеба сгорели бы в печи, если бы Святой Иудеянин — да хранит нас Свет его! — не помог своему тестю очувствоваться.

— Прости мне, Бога ради, все обиды, которые я когда-либо нанес тебе! — умолял теперь пекарь зятя со слезами на глазах.

— Теперь уже поздно, — ответил Святой Иудеянин, понизив голос.

И в самом деле, было поздно. Поздно, слишком поздно пожалел тесть о том, что так дурно относился к зятю. Его судьба была давно решена. Даже сам Святой Иудеянин не мог изменить приговор Небес. Вскоре тесть умер. Это была справедливая Божья кара за то, что он столько раз оскорблял такого ученого человека, каким был его зять. И с того дня стало восходить солнце славы Святого Иудеянина-чудотворца. Солнце, которое никогда не заходит.

Святой Иудеянин на протяжении всей своей жизни относился к своей жене с большим почетом и уважением. Впрочем, это вполне естественно. Он, несомненно, почитал бы ее, не будь она ему даже такой опорой в его страданиях. Мы все почитаем жен наших, как советует нам святой Талмуд: «Почитайте жен своих, и за это будет вам хорошо!»

Наказание, постигшее тестя-пекаря за все обиды и оскорбления, какие он нанес зятю-ученому, подтверждается правдой других слов Талмуда: «Согревайся на огоньке ученых, но следи, чтобы не обжечься! Ибо едкость ученых, словно укус лисицы, язвительность их, словно укол скорпиона, а их доверительность, словно жало змеиное. И любое словечко ученого — раскаленный уголь».

А Святой Иудеянин был блистательным ученым. Даже самые глубочайшие труды старых талмудистов не выдерживали сравнения с остроумием и критическим духом его трактатов. У нас, людей обыкновенных, закружится голова, если мы попробуем вникнуть в сложнейшую проблематику такого шедевра, как Урим ветумим знаменитого пражского талмудиста и каббалиста, святого ребе реб Йойнысла Айбшица. Но он, Святой Иудеянин, прочтя эту книгу, заявил, что обнаружил в ней всего лишь три «довольно любопытных места»… И ничего больше! Святой Иудеянин был не только редчайшим ученым, великим чудотворцем, но и образцовым мужем. И еще он умел рассказывать замечательные и весьма поучительные истории, как вы сейчас убедитесь на примере одной из них.

Однажды пришел к нему один хасид и пожаловался на жадность своей жены. Ни у кого из единоверцев он не нашел никакого сочувствия своему горю. Они разве что высмеяли его. Но вы же знаете, каковы эти коцкие джентльмены! Один Святой Иудеянин и не подумал смеяться. Благожелательно выслушав жалобы несчастного супруга, он стал рассказывать тихим, чуть ли не робким голосом следующую историю.

Когда-то — конечно, это были давние времена — жил в одной захолустной деревне один набожный человек, у которого была очень скупая жена. До того она была скупа, что и зимой не позволяла печь затопить, хотя морозы тогда стояли трескучие. И набожный муж зимой даже молиться не мог. Бывало, как встанет утром, так и бежит на деревенскую площадь. И там, несмотря на мороз и ветер, ему было теплее, чем дома. А воротившись вечером домой, он сразу залезал под перину. Чтобы не замерзнуть.

Когда же этот человек окончил свой горестный путь земной и предстал пред небесными вратами, судьи небесные спросили его, где молитвы его зимних дней и зимних ночей.

«Не мог я молиться. Жена печь не топила».

Жена печь не топила! Небесные судьи у врат Рая, услышав эти слова, взялись поглаживать свои бороды. Гладили свои бороды и вспоминали все радости жизни супружеской там, внизу, на земле, в те стародавние времена. Жена не топила! Гладили они свои бороды и вот-вот уж было собирались открыть врата прощения, свободы и спасения.

И заплясала душа того человека.

Но вдруг, откуда ни возьмись, объявился там какой-то серафимчик. Такой махонький карапуз показался бы вам совсем неискушенным! Но весь он излучал сияние и огонь — такими обычно серафимчики и бывают.

«Как так?! — закричал он на них, на судей достопочтенных. — Такого грешника вы собираетесь в Рай впустить? Если жена и не топит, разве дух его смеет о Создателе своем и Господине всех миров забывать? Я бы со стыда сгорел, если бы поступал так! Даже если бы зима была, как в Сибири…»

Он не договорил. Судьи накинули на него медное сито, наподобие того, каким в пустыне наш учитель Моисей прикрывал вечный огонь на алтаре, чтобы при переносе скинии никто не обжегся. И прежде чем наш милый серафимчик успел оглянуться, пламя его было схвачено, и он предстал в образе человека из плоти и крови. Вмиг облекли его в человечью кожу, и он — гоп! — уже тут как тут: стоит на земле перед дверью скорбящей вдовушки. Значит, на Небе все идет без сучка, без задоринки.

Хочешь не хочешь, а в дверь он постучал. Вдовушка оказалась женщиной благонравной и порядочной, скромной и не лишенной милосердия. И когда кончился траур, стала его женой. Некоторое время все шло как нельзя лучше. В этом раю супружеской жизни милый серафимчик ни о чем более прекрасном и мечтать не мог. И обо всем, что было там, наверху, он забыл и даже внушил себе, что он совсем обыкновенный смертный и что в конечном счете быть человеком весьма недурно; только, разумеется, не бобылю… А потом пришла зима… О, Господи!..

«Жена, подтопи малость!» — просил он. Ничего в ответ. «Затопи, голубка моя!» — умолял он. И снова — ничего в ответ.

«Затопи, затопи!» — канючил он, приставал, выпрашивал, бранился. Жена ни в какую. Не станет топить, и все дела. К чему все это? Каждой копейки жалко!