Михаил Тареев - Искушения Господа нашего Иисуса Христа

Положительное значение соблазна от страданий основывается на свойствах человеческой веры. Вера, по преимущественно раскрытому учению о ней у апостола Павла, неразрывно связана в человеке со смирением; с сознанием собственной немощи, и дерзновенным (μετά·παρρησίας) упованием на помощи Божию. На этом основании в слове Божием восхваляются немощи человеческой природы, которыми хвалился апостол Павел (2 Кор. XII, 9), учивший, что сила Божия совершается в немощи (там же). Эту именно цель — вызвать в человеке сознание собственной немощи и дерзновенное упование на помощь Божию имеют всякие испытания, посылаемые от Бога человеку. С великою радостью, пишет апостол Иаков, принимайте братия мои, когда впадаете в различные искушения, зная, что испытание вашей веры производит терпение, терпение же должно иметь совершенное действие, чтобы вы были совершенны во всей полноте, без всякого недостатка (I, 2–4). Радуйтесь, пишет апостол Петр, — поскорбев теперь немного от различных искушений, дабы испытанная вера ваша оказалась драгоценнее золота к славе Иисуса Христа (1 Петр. I, 6. 7), ср. Римл. V, 3–5 [189].

35. Обольщение и соблазн составляют два вида действий греха [190]на человека чрез зло и чрез страдание: чрез зло на грешников и чрез страдание на праведников [191].

Обольщение греховною сладостью представляет собою самый общий вид искушений греховного человека. Но оно еще не выражает всей силы действия греха чрез зло. Полнее эта сила открывается при борьбе со злом, — по закону: действие равно противодействию. Обольщение предполагает сочувствие воли злу. Чем полнее действует обольщение, тем полнее это сочувствие, тем менее противодействия, тем менее силы проявляет зло. Напротив, чем сильнее противодействие, тем более силы зла проявляется, тем сильнее искушение. Известно, что люди, преданные страстям и похотям, почти не испытывают искушений, как борьбы, и греху, говоря образно, нужно слишком мало усилия, .чтобы овладевать ими; тяжесть искушений, или страдание в искушениях, испытывают скорее праведники, т. е. вообще сопротивляющиеся похотям и страстям и, тем более, питающие к, ним отвращение.

Борьба со злом имеет различные виды: она бывает или противлением похоти и страстям, по каким–либо расчетам, по требованию нравственного закона, или же скорбью от страстей при наличном отвращении к ним. Уже самое обольщение вмещает в себе борьбу. Но эта борьба, по определению св. Ефрема Сириянина, есть противление помысла, клонящееся или к истреблению страсти в помысле, или к соизволению на страстный помысл, как говорит апостол: плоть желает противного духу, а дух — противного плоти; они друг другу противятся (Гал. V, 17) [192]. Это есть борьба в области самой природы человека, борьба между её различными природными стремлениями. Хотя в ней принимает участие воля, но все же она действует как природное начало, а не в качестве начала лично–разумного, контролирующего самосознанием самого себя, возвышающегося над природою и объективирующего ее. При борьбе в области обольщения сама воля раздвояется, частью соизволяя на пожелание, частью ему противляясь. И при этой борьбе имеет место сочувствие злу. Это — частичная борьба. Полная борьба открывается с заменой обольщения отвращением к страстям и похотям, как объективно данным, для сознательной воли человека. Тогда зло действует на человека скорбями: это скорби от страстей, по аскетическому выражению.

Уже язык человеческий в самом именовании страсти указывает страдание. Страсть всегда заключает в себе две стороны — влечение и страдание. Последнее , хотя не сознавалось бы при удовлетворении страсти, всегда составляет отрицательную основу страсти: неудовлетворенная страсть есть страдание. Справедливо, изречение: il n'est de vrais plaisirs, qu'avec de vrais besoins. Поэтому при всякой борьбе с похотью она проявляется как страдание. Пока отдаешься похоти она действует приятным обольщением, но как только воспротивишься ей, она давит на волю страданием. — Тем более при высшем развитии нравственно-религиозного сознания, когда человек объективирует свою природу, противополагая себе ее, как объективно–данное условие своей самодеятельности, всякая страсть — самое влечение страсти — является для него всецело страданием. Так апостолу Павлу (2 Кор. XIII, 7), чтобы он не превозносился чрезвычайностью дарований, дано было жало в плоть, ангел сатаны, удручать его чтобы не превозносился [193]. Тот же апостол, созерцая в себе общее всякому человеку противоборство плоти и духа, по внутреннему человеку находя удовольствие в законе Божием, но в членах своих видя иной закон, восклицал под бременем созданного для человека грехом зла: бедный я человек! кто избавит меня от сего тела смерти (Рим. VII, 22–24)? Отличительная особенность этого страдания состоит в том, что оно воспринимается не cтолько чувством, сколько свободною волею, что оно существует в качестве ограничения воли, — и в этом именно качестве оно называется на языке аскетической письменности скорбью от страстей. Различие этой скорби от борьбы со страстью при обольщении ею может быть пояснено примером. Готовящийся совершить убийство под влиянием страсти может долго колебаться или от укоров совести, или из боязни кары, или от природной чувствительности: это борьба с обольщением. Самые укоры совести свидетельствуют, что человек увлекается страстью, которая от указанных препятствий может ослабевать или задерживаться, но не изменяет характера обольщения. Иное испытывает человек, искренне любящий своего ближнего, всецело проникнутый идеальными альтруистическими стремлениями, когда он вдруг подмечает в себе неожиданное злорадство при виде несчастий другого, возникающее в нем вполне помимо его воли! Он содрогнется пред своею природою, как если бы прикоснулся к какому гаду. Конечно, имея ввиду это различие между сочувствием страсти и отвращением к ней, препод. Марк подвижник пишет: произвольным греховным помыслам последует радость; греховным же помыслам, возникающим против намерения, последует печаль [194]. Эта печаль от страстей и дает более истинное понятие о силе зла над человеком.

Сила зла над человеком особенно сознается при стремлении к добру по любви к нему, когда человек не только внешне следует, но соуслаждается закону Божию, когда он стремится не только к добрым делам, но и ко внутренней чистоте. При такой любви к добру сила зла, как скорбь от непроизвольной страсти, постигается во всей её глубине. — Да и вообще страсть доставляет человеку скорби всякий раз, как борьба со злом выходит из пределов обольщения. Помимо непосредственной борьбы с страстью, как с обольщением (помимо про тивления ей) нам столь же приходится бороться с нею при её различных столкновениях с добрыми стремлениями, когда она имеет значение отрицательной (ограничивающей) силы. Так, жадность мы познаем не только в качестве стремления к приобретению бо́льших и бо́льших богатств, но и в качестве нашей немощи, препятствующей помогать ближнему так, как мы того желали бы по сознательной любви к нему и под.