Павел Евергетин - Евергетин или Свод богоглаголивых речений и учений Богоносных и Святых Отцов

Чтобы выйти из затруднения, Евлогий решил по совету ближайших аскетов сходить вместе с калекой к Антонию Великому, рассказать ему обо всем и, как тот скажет, так и сделать. Ему удалось уговорить калеку отправиться в путь, и они на лодке добрались до монастыря учеников великого Антония. Известно было, что святой спускался с горы, иногда раз в десять дней, а иногда раз в двадцать дней, чтобы дать полезные наставления всем, кто приходил в обитель.

Так случилось, что на следующий же день после их прибытия поздно вечером великий святой в своей кожаной хламиде спустился с горы, как рассказывал мне Кроний, присутствовавший при этом. Поздоровавшись со всеми, он сел и сразу окликнул Евлогия по имени, никогда прежде его не видев и ничего о нем не слыхав. Евлогий же, хоть святой трижды назвал его имя, не отозвался, думая, что тот зовет кого — то другого, кого он хорошо знает. Но Антоний Великий сказал ему:

— Я к тебе обращаюсь, прибывшему из Александрии.

Только тут Евлогий откликнулся:

— Что ты повелишь, чтобы я попросил.

— Зачем ты сюда пришел? — спросил великий святой.

— Если Господь открыл тебе мое имя, — ответил он, — то открыл и все прочее обо мне.

— Я знаю, зачем ты пришел, — сказал святой, — но скажи всем братьям, чтобы и они знали.

Тогда Евлогий рассказал всем в присутствии калеки следующее:

— Божий человек, я увидел этого калеку на базаре, брошенного и забытого всеми. Мне стало жаль его, и я помолился Богу, чтобы Он даровал мне благодать терпения к нему. Я пообещал Христу до самой его кончины опекать его, чтобы он обрел успокоение благодаря мне, и я бы спасся его молитвами. Я взял его к себе домой и уже пятнадцать лет служу ему, как могу. И вот, после стольких лет, не знаю, чем я его обидел, он меня бранит без конца и просит отнести обратно на базар, прямо принуждая к этому. Потому — то я и пришел к твоей святости, чтобы ты посоветовал мне, что делать и помолился за меня, — уж очень сурово бедняга меня бранит.

Антоний Великий выговорил ему строго:

— Ты что, хочешь бросить его, Евлогий? Кто сотворил его, Тот его не бросает, а ты смеешь его бросать? Бог пошлет другого, который лучше тебя, и тот сотворит ему благо.

Евлогий, услышав слова святого, остолбенел и не мог вымолвить ни слова. Затем святой повернулся к калеке и стал его бичевать словами:

— Калека, урод, недостойный земли и неба! Когда ты прекратишь богоборствовать и гневить своего брата? Разве ты не видишь, что Христос тебе прислуживает. Как ты смеешь говорить такие речи против Христа? Разве не ради Христа он стал твоим рабом и слугой!

Как следует отругав калеку, он оставил его и стал говорить с другими братьями об их духовных нуждах. Потом снова обратился к Евлогию и калеке со словами:

— Возвращайтесь, чада, с миром и не разлучайтесь друг с другом, но, оставив всякую обиду, которую вам внушил бес, в чистой любви возвращайтесь в свою келью, в которой вы столько лет прожили. Это искушение устроил вам сатана, потому что он увидел, что вы вместе выдержите до конца и удостоитесь венцов от Бога, ты благодаря ему, а он благодаря тебе. Ни о чем другом не думайте, но только об одном: когда придет ангел, которого за вами пошлет Бог, вы должны быть вместе, а иначе оба лишитесь своих венцов.

Мужи поспешили обратно и вернулись домой в совершенной любви друг к другу. Через три дня умер блаженный Евлогий, а еще через тридцать семь дней отошел ко Господу и калека. Телом он остался калекой, но стал крепким душой.

Кроний, проводивший время в обителях Фиваиды, через сорок дней прибыл в Александрийские монастыри. Так случилось, что в этот день братья совершали сороковины по Евлогию и поминание третьего дня по калеке. Узнав об этом, Кроний изу милея и рассказал братьям, что об этих людях предсказал Ан — тоний. Ведь он там был переводчиком: Евлогий обращался к Антонию по — гречески, а тот отвечал ему и калеке по — арабски как и всем гостям, потому что другого языка не знал.

Однажды к авве Агафону пришел брат и спросил:

— Хочу поселиться вместе с братьями. Посоветуй, как мне вести себя с ними?

— С первого же дня, как ты поселишься у них, — ответил старец, — будь как чужестранец во все дни твоей жизни и избегай дерзости и панибратства в общении.

— А что может произойти от дерзости в общении с братьями? — спросил авва Макарий.

— Дерзость, — ответил старец, — подобна сильной жаре. Когда она наступает, все бегут от нее в тень, а плоды на деревьях сгорают.

— Неужели дерзость такое тяжелое прегрешение? — спросил авва Макарий.

— Нет более погибельной страсти, чем дерзость, — ответил старец. — Она порождает все остальные страсти.

2. Про авву Памво говорили, что он никогда не смеялся. Однажды бесы, пытаясь заставить его рассмеяться, привязали к деревяшке перо и понесли ее, шумя и громко крича:

— Ля — ля — ля! Ля — ля — ля!

Увидел их авва Памво и рассмеялся. Бесы начали прыгать от радости, приговаривая:

— Ура — ура! Памво рассмеялся.

Но авва сказал им:

— Я не смеялся, а насмехался над вашим бессилием — вас так много, а тащите только одно перышко.

3. Сказал старец: «Дерзновение и смех подобны огню, пожирающему тростник. Как огонь вскоре поглотит весь тростник, так и дерзновение истребит добродетели».

4. Авва Моисей советовал: «Будем приобретать благоговение, почтение, кротость и ведение по отношению ко всем людям, чтобы избежать нам дерзости — матери всех зол».

5. Сказал авва Нисферой: «Монах не может клясться, лгать, проклинать, издеваться или смеяться».

6. Кто — то из старцев увидел смеющегося молодого монаха и сказал ему: «Не смейся, брат, ты гонишь от себя страх Божий».

7. Сказал старец: «Благоговение со смиренномудрием всегда благо. А то кто — нибудь порадуется чему — нибудь и подумает, будто стяжал радость. Если он так подумает не один раз, то заслужит порицания. А благоговейный человек хранит себя благодаря смиренномудрию и потому всегда находится в чести».

Начало падения монаха — смех и дерзость. Если ты увидишь себя смеющимся или дерзким, знай, монах, что ты погрузился в пучину зла. Не прекращай молиться Богу, чтобы Он избавил тебя от такой смерти. Смех и дерзость губят все труды монаха и ввергают его в постыдные страсти, причем, не только молодого, но и старого. Смех гонит прочь блаженство плача, огорчает Святого Духа, прогоняет страх Божий, память о смерти и мучениях. Он разрушает все, что построено, и приводит к окончательной гибели. Отними от меня смех, Господи, и даруй мне плач и рыдание, которые я Тебе задолжал.