Павел Евергетин - Евергетин или Свод богоглаголивых речений и учений Богоносных и Святых Отцов

— О великое чудо! — продолжал он. — Ради нас Бог «смирил себя, быв послушным даже до смерти» (Флп 2. 8), а мы возносимся, хоть и должны по своей природе хранить смирение. Невместимый и Высший всякого естества смирением спас мир, тогда как мог одним Своим взором сжечь вселенную. А мы — земля, прах, даже нечто более ничтожное! — превозносимся и того не знаем, что этим мы низводим себя в «преисподняя земли». Разве не видели вы, как внимательно слушал его я сам? И говорю вам, что мне от этого была большая польза. Я разрешил ему говорить не для того, чтобы вас испытать, а в надежде и сам поучить пользу. А вам так тем более следовало его послушать, и безо всякой гордости. Говорю вам правду: я, тот, кто от Бога поставлен над вами, чтобы стать вашим отцом, слушал его так, словно до этого не мог отличить левой стороны от правой. И говорю вам, как пред Богом: если вы не явите покаяния еще большего, чем ваш проступок, и вам не будет прощен этот грех — вы погибнете. Потому как если вы начали так скверно, то и далее не остановитесь, пока не достигнете последнего осуждения.

Такими речами святой Пахомий прижег, как и следовало, язву гордости, а затем мягким увещанием исцелил их болезнь. Ибо, когда нужно, бывал он строг, а когда требовалось — смягчался, обличая и побуждая к благу тех, кто грешил.

2. Другой раз святой пришел туда, где плели циновки, и сел работать. Тут подошел мальчик — он был назначен на ту неделю помогать работавшим. Мальчик увидел, как великий Пахомий работает, и говорит ему:

— Не подворачивай так концы — ты это неправильно делаешь. Вот авва Феодор по — другому плетет.

Пахомий встал и говорит ему:

— А покажи мне, чадо, как по — другому?

Тот показал ему, и Пахомий, совершенно довольный, опять сел работать. Так даже в этом деле Пахомий ниспроверг духа гордыни. А если бы он был плотского образа мыслей, то не только бы не послушался, но, пожалуй, еще и отругал бы отрока за то, что тот слишком много говорит.

Великий Арсений был велик своими знаниями — и в светском, и в духовном. Он, скажем прямо, всех людей того времени превосходил ученостью и добродетелью — потому — то его и выбрали изо всех остальных воспитателем Гонория и Аркадия, детей царя Феодосия. После он долгое время провел в подвигах в Скиту и обрел более глубокое ведение божественного. Но при всем при этом он, по избытку смирения, не стыдился спрашивать у самых простецов и по возможности искать у них назидания.

Однажды кто — то увидел, как Арсений спрашивает о помыслах одного египетского монаха и советуется с ним. Человеку это показалось странным, и он спросил у святого объяснений.

— Не спорю, — ответил тот, — что я в какой — то мере чужд образования. Но, признаюсь, мне не известна даже азбука этого простеца.

Так он намекнул на божественное делание и ведение.

2. Однажды ему случилось быть возле реки, и он уже собирался переправиться, как какая — то женщина из эфиоплянок ухватила его за милоть. Он, было, строго укорил ее за это, но она в ответ сказала:

— Ты монах, Арсений, — вот и иди в горы.

Арсению эти слова показались очень полезными.

Однажды авве Антонию принесли письмо от царя Константина, чтобы ему ехать в Константинополь. Он думал, как поступить, и говорит авве Павлу, своему ученику:

— Нужно мне ехать или нет?

— Если поедешь, — ответил ему тот, — будут называть тебя Антонием, а не поедешь — аввой Антонием.

Антоний послушался и не поехал.

2. Брат попросил молоденького монаха, почти ребенка, сказать ему слово.

— Если твои слова пустые, — ответил тот, — держи их при себе. А если в них есть толк, воспользуйся случаем и скажи. Но даже если толк в них есть, говори не долго, а покороче — и будешь спокоен.

3. Авва Олимпий рассказывал: «Однажды в Скит спустился языческий жрец. Он пришел ко мне в келию и остановился на ночь. И когда он увидел, как живут монахи, то спросил меня — Вы ведете такую жизнь и ваш Бог ничего вам не являет.

— Ничего, — ответил я ему.

— Но даже мы, — говорит тот, — если служим нашему богу, то он ничего не скрывает от нас и показывает нам все свои тайны. А у вас столько трудов, бдений, уединение, подвиги, и ты мне говоришь, что вы ничего не видите?! Верно, есть какие — то дурные мысли у вас в сердце, если вы ничего не видите. Они — то вас и отлучают от вашего Бога, и потому Он не открывает вам Свои таинства.

Когда жрец ушел, я передал его слова старцам. Все удивись и сказали:

— А ведь так оно и есть! Нечистые помыслы отлучают человека от Бога».

4. Авва Макарий рассказывал:

— Когда я был моложе, я устал находиться в келии и вышел в пустыню. При этом я сказал себе: «Кого бы ты ни встретил, спроси у него назидания». Иду и вижу мальчика. Он пас быков. Я спросил его:

— Что мне делать, детка? Я голоден.

— Тогда поешь, — говорит мальчик.

— Да я уж ел, — говорю я, — и снова хочу.

— Поешь еще раз, — отвечает мальчик.

— Да я уже много раз ел, и все равно хочется, — сказал я ему.

Тут он мне говорит:

— Что ты, авва, осел, что ли, что все время есть хочешь?

И получив назидание, я пошел.

5. Старец сказал: «Я хочу учиться, а не учить».

6. Авва Макарий спросил авву Захарию:

— Скажи мне, что должен делать монах?

— И ты меня об этом спрашиваешь? — спросил его Захария.

— Мне было откровение о тебе, чадо Захария, — ответил авва Макарий. — И я чувствую, что Кто — то побуждает меня спросить тебя.

Тогда Захария ответил ему:

— По — моему, отче, всегда понуждать себя — вот что должен делать монах.

Либертин, ученик святого Гонората (о нем упоминалось и в других главах), был послан игуменом, преемником Гонората, по какому — то монастырскому делу. Либертин так почитал святого Гонората, что, куда бы ни пошел, всегда носил за пазухой калигу (род обуви на Западе) своего учителя. И вот, когда он проезжал через Равенну, одна женщина везла тело своего умершего сына и случайно увидела святого. Она поверила, что это раб Божий, притом и скорбь по умершему сыну терзала ее. Женщина схватила за узду коня Либертина и с клятвой сказала, что не даст ему уйти, пока тот не воскресит ее сына. Либертину никогда не доводилось творить подобное чудо, а клятва и просьба женщины ужаснули его. По чрезмерному смирению он хотел было проехать мимо нее, но она его не пускала. Наконец в Либертине победило сострадание. Он сошел с коня, преклонил колени и воздел руки к небу. Затем он вытащил из — за пазухи калигу, которую носил с собой, и положил ее на грудь мертвому ребенку. И в то время, как Либертин молился, душа ребенка вернулась в тело и мальчик воскрес. Либертин взял его за руку и передал плачущей матери живым, а сам продолжил свой путь.