Надежда Киценко - Святой нашего времени: Отец Иоанн Кронштадтский и русский народ

«Т. н. иоанниты, поскольку таковые до настоящего времени изучены, не сформировались до сего времени в какую либо секту с отличным от Православной Церкви догматическим или каноническим вероучением… [они] являются, насколько удалось выяснить, лишь своего рода благочестивою организацией, преследующей цели нравственного самоусовершенствования и вдающейся отчасти в экзальтацию. Поэтому к данному явлению на местах надлежит относиться не с религиозной, но исключительно с общегражданской точки зрения» {787} 787 Там же. Ед. хр. 206. Л. 166; курсив мой. .

В 1911 г. в аналогичной ситуации гофмейстер двора ответил Тобольскому губернатору не менее изворотливо, указывая, что иоанниты — не секта, а благочестивая группа людей, единственная цель которых — прославление о. Иоанна. Он добавлял, что после принятия нового закона в 1906 г. прежний закон о цензуре считается аннулированным и что издания иоаннитов нельзя преследовать на этом основании {788} 788 ГАРФ. Ф. 102, 4 делопр. 1907. Д. 154. Л. 189. .

Возможно ли, чтобы мнения представителей МВД и Императорского двора настолько отличались от точки зрения, выраженной Синодом и постановлением 1908 г.? Очевидно, того факта, что Синод одобрил решение Всероссийского миссионерского съезда, прошедшего в Киеве в 1908 г., оказалось недостаточно. 12 апреля 1912 г. собралось специальное заседание Синода, посвященное исключительно проблеме иоаннитов. Теперь иоаннитство официально признали сектой, подобной хлыстам; Киселева, Пустошкин, Назарий и Жеденов были призваны к ответу; для православных были подготовлены специальные разъяснительные заявления {789} 789 Там же. Д. 154. Л. 193; также об этом сообщается в «Речи» за 14 апреля 1912 г. . Однако иоаннитам удалось оставить по себе столь сильное впечатление, что даже их православные недоброжелатели отчасти переняли их риторику. Так, в опубликованном в 1912 г. памфлете сказано: «Эти проклятые о. Иоанном и, чрез него (курсив мой. — Н.К.), Самим Богом еретики иоанниты…» {790} 790 Зубарев Е. Иоанниты прокляты. С. 5.

И хотя после 1990 г. начинается молчаливая реабилитация иоаннитов (путем включения их литературы в общий религиозный дискурс эпохи), на закате Российской империи они однозначно воспринимались как угроза и для о. Иоанна, и для православия в целом.

В итоге можно заключить, что иоанниты — одно из многочисленных и популярных религиозных движений, стремившихся вернуть «истинную» веру и пробудить людей перед лицом неминуемого конца света {791} 791 О подобных движениях в России см.: Клибанов А. Я. История религиозного сектантства в России (60-е годы XIX в. — 1917 г.). М., 1965; Он же. Народная социальная утопия в России, XIX век. М., 1978. . В контексте России конца XIX — начала XX в. они представляли собой часть более широкой националистической, ультраправой реакции на модернизацию и секуляризацию. Характерным их отличием от других сект, которые также ожидали наступления тысячелетнего царства Христа, было то внимание, которое уделяло им общество, поскольку иоанниты претендовали на роль «истинных» последователей о. Иоанна. Действия иоаннитов, таким образом, неизбежно отражались не только на самом пастыре, но и на всем православии, что в итоге внесло свою лепту в общий кризис идентичности Православной церкви самодержавной России.

Наделение о. Иоанна свойствами «заступника» повлияло на него не только духовно, но и политически, ибо его слава совпала по времени с подъемом революционного движения. Цареубийство 1881 г. и революционные события 1905–1907 гг. привели к тому, что о. Иоанн оказался одним из апологетов «Православной России» — начиная с 1880-х годов пророческий аспект его служения вышел на первый план. Его приходом фактически стала вся Российская империя. Его пастырские обязанности превратились в политические. Он начал активно отстаивать существующий политический и религиозный строй и направил все силы на отражение угроз, исходящих, по его мнению, от Льва Толстого и от радикальной интеллигенции. Знаменательный факт поддержки пастырем ультраправых стал его клеймом на долгие десятилетия, затмив другие аспекты его биографии вплоть до конца XX в. Более того, поскольку о. Иоанна считали святым, своим поведением он провоцировал многих россиян задаться вопросом, подразумевает ли приверженность православию и православным святым также и приверженность самодержавию. Обнажились противоречия между сторонниками отделения Церкви от государства и теми, кто по-прежнему отстаивал византийский идеал симфонии духовной и светской властей. Острее стала ощущаться пропасть между светским и религиозным, а также между человеческим и Божественным правом. Принимая решения, имеющие далеко идущие последствия для православия, о. Иоанн в каждой альтернативе избирал исключительно второй вариант.

Міровоззрение о. Иоанна всецело определялось его представлениями о том, какой должна быть Россия. Его взгляды включали в себя несколько характерных черт: истинная жизнь христианина — на небесах, а не на земле, все люди равны перед Господом, а міръ (по крайней мере, Россия, крупнейшая православная страна) должен управляться по православным принципам. Эта концепция христианского миропорядка определила социальные и политические взгляды пастыря.

Самой важной чертой концепции о. Иоанна было представление о том, что истинная жизнь верующего совершается не на земле, а на небесах; земная жизнь — это в лучшем случае тень грядущей вечной жизни. До убийства Александра II о. Иоанн занимался практическими делами и был далек от политики. Размышляя об общественном устройстве, он уповал на воплощение христианских идеалов любви к ближнему и духовного равенства. В ранний период своего священства он, в противоположность славянофильским представлениям о России как о единственной родине православия, «естественной, простой и гармоничной», в принципе отвергал понятие «избранной» страны; батюшка не идеализировал ни одно политическое устройство, будь то современная ему Россия или Византия {792} 792 Центральным догматом славянофилов была уникальность России. Одну из самых лаконичных и емких формулировок находим в работе Ивана Киреевского «О характере просвещения Европы и о его отношении к просвещению России». См.: Russian Intellectual History: An Anthology / Ed. by Raeff M. N.Y., 1966. P. 175–207. . В 1850—1860-е годы в его дневниковых записях практически не встречаются политические комментарии. Когда же о. Иоанн упоминал царя, это было большей частью непроизвольно: в церковных произведениях (и в русской жизни) образ царя был настолько вездесущ, что казался естественным примером, иллюстрирующим определенные принципы: «Как в присутственных местах постоянно пишется и произносится в указах имя Царского Величества, так в храме, который есть место особ, благодати, присутствия Божия, постоянно призывается имя Бога в Троице» {793} 793 ГАРФ. Ф. 1067. Оп. 1. Д. 12. Л. 9. .