Шри Ауробиндо - Шри Ауробиндо. Тайна Веды

Следует ли из этого, что науку о языке невозможно открыть? В Индии, по крайней мере, чьи великие психологические системы уходят корнями в далекую доисторическую древность, нам трудно поверить, что в основе всех явлений звука и речи не лежат упорядоченные и системные природные процессы. Европейская филология не встала на путь к истине из-за избыточного энтузиазма и страстного желания ухватиться и преувеличить значимость несовершенных, вторичных и зачастую вводящих в заблуждение формул, которые заманили ее на обходные тропы, не ведущие к цели; тем не менее, путь все же где-то существует. А если он существует, то может быть найден. Нужен только верный указатель и свобода ума, который способен пойти по этому пути, при условии, что он не будет обременен предубеждениями и не будет скован неоспоримостью авторитетов. Кроме того, если филологической науке суждено перестать числиться в ряду «ничтожных наук домыслов», куда ее вынужден был отнести даже Ренан, – ведь наука гипотез и предположений есть псевдонаука, поскольку первейшим условием Науки являются установленные, здравые и поддающиеся проверке основы и методы, – тогда привычка к поспешным обобщениям, легковесные и безапелляционные домыслы или погоня за остроумными выдумками в желании удовлетворить любопытствующую и ученую мысль, которые представляют собой ловушки гуманитарной учености, должны быть строго исключены, переправлены в мусорную корзину человечества, должны считаться очередной неизбежной его игрушкой, место которой в чулане, раз уж мы вышли из детского возраста. Наука допускает предположения и гипотезы в случаях, когда недостает доказательств или когда имеет место равная вероятность взаимоисключающих решений. Но злоупотребление этой уступкой человеческому неведению, привычка выдавать легковесные предположения за надежные достижения знания – проклятие филологии. Наука, на девять десятых состоящая из домыслов, не имеет права, на данном этапе развития человечества, считать себя чем-то значимым или стремиться навязать себя интеллектуальной сфере всей расы. Ей следует проявить скромность, ее главное дело – постоянно искать более надежные основы и лучшее оправдание своего существования.

Поиск этих более прочных и надежных основ и составляет цель данной работы. Для того чтобы попытка была успешной, необходимо сначала разобраться в ошибках, совершенных в прошлом, и избежать их повторения. Первая ошибка филологов после важнейшего события – открытия санскрита – заключалась в том, что они преувеличили значение своих первых, поверхностных находок. Первый взгляд часто бывает поверхностным; восприятие, получаемое от первичного обзора всегда нуждается в уточнении. Если же мы так ослеплены и захвачены им, что готовы сделать его ключом к нашему будущему знанию, его краеугольным камнем, его основой, то мы готовим себе горькое разочарование. Сравнительная филология, повинная именно в этой ошибке, ухватилась за мелкое доказательство с уверенностью, что это и есть главный ключ. Когда Макс Мюллер протрубил на весь мир в своих исследованиях обнаружение великой формулы родства – pitā , patēr , pater , vater , father , он готовил банкротство новой науки, он уводил ее прочь от истинных ключей, оставляя позади широкие возможности. На шатком фундаменте этой злополучной формулы были воздвигнуты самые невероятные и впечатляющие, хотя и очень непрочные, структуры. Сперва осуществилось тщательно продуманное разделение цивилизованного человечества на арийскую, семитскую, дравидийскую и урало-алтайскую расы на основании филологической классификации древних и современных языков. Более здравое и серьезное осмысление вопроса показало, что языковая близость не может служить доказательством близости по крови или этнологического тождества; не принадлежат французы латинской расе в силу того, что говорят на испорченной и назализованной латыни, и болгары не славяне по крови из-за того, что угро-финские расы полностью славянизировались по цивилизации и языку. Научные исследования другого типа с пользой и своевременно подтвердили это расхождение. Филологи же, например, разделили по языковым различиям индийскую нацию на северную арийскую расу и южную дравидийскую, однако серьезные наблюдения говорят в пользу единого физического типа с мелкими вариациями, представленного во всей Индии от мыса Коморин до Афганистана. Таким образом, язык дискредитирован в качестве этнологического фактора. Народы Индии могут быть чисто дравидийскими, если на самом деле существует или некогда существовала такая общность, как дравидийская раса; или же они могут быть чисто арийскими, если некая арийская раса существует или существовала в прошлом; наконец, они могут быть расой смешанной с одним доминирующим родом, но в любом случае лингвистическое разделение индийских языков на санскритскую и тамильскую группы не играет ни малейшей роли в этом вопросе. Но так велика сила увлекательных обобщений и получивших широкую популярность ошибок, что весь мир упорствует в этом заблуждении, говоря об индоевропейских расах, утверждая или опровергая арийское родство, и на этой ложной основе делает весьма далеко идущие политические, социальные или псевдонаучные заключения.

Но если язык не является существенным фактором этнологических исследований, его можно выдвинуть в качестве доказательства единства цивилизации и использовать как полезный и надежный ключ к явлениям ранних цивилизаций. Сколько изобретательности, сколько труда было вложено в огромные усилия по извлечению из смысла слов представления о ранней арийской цивилизации, какой она была до того, как произошло разделение племен. Исследователи Вед на этом весьма предположительном филологическом знании, на блистательно остроумной и привлекательной, но вполне предположительной и ненадежной интерпретации Вед создали поразительную, подробную, увлекательную картину ранней примитивной арийской цивилизации в Индии. Какую ценность имеют для нас эти блестящие построения? – Никакой, поскольку они не опираются на твердую научную основу. Возможно они справедливы и будут существовать, возможно, справедливы лишь отчасти и должны будут серьезно пересматриваться, возможно, они совершенно неверны и от них не останется и следа в конечных выводах человеческого знания на этот счет – но у нас нет способа выбрать одну из трех возможностей. Ныне принятое толкование Веды, по сей день владеющее умами большинства исследователей, из-за того, что ни разу не было рассмотрено критически и подробно, без сомнения в недалеком будущем должно быть подвергнуто серьезной критике и поставлено под вопрос. Одного можно с уверенностью ожидать – если даже Индия некогда и была захвачена и подчинена цивилизацией северных почитателей солнца и огня, все равно картина этого вторжения, живописуемая филологами на основе изучения Ригведы, окажется современной легендой, а не древней историей, и если даже в далекие времена в Индии и существовала примитивная арийская цивилизация, то удивительно подробные современные описания ведийской Индии окажутся филологической выдумкой и фантасмагорией. Рассмотрение более широкой проблемы ранней арийской цивилизации тоже должно быть отложено до тех времен, когда у нас в руках будут более достоверные материалы. Нынешняя теория целиком иллюзорна, ибо исходит из того, что общая терминология предполагает общую цивилизацию – предположение порочное и в силу своей преувеличенности, и в силу своей недостаточности. Оно грешит преувеличениями: например, нельзя доказывать, что раз римляне и индийцы пользовались единым термином для обозначения определенного сосуда, то этот сосуд был в употреблении у их общих предков до того, как они разделились. Сначала нужно знать историю контактов между предками обеих рас, мы должны быть уверены, что существующее римское слово не заменило собой первоначальный латинский термин, которого у индийцев нет; мы должны быть уверены, что к римлянам этот термин не пришел через греков или кельтов, при том что сами они никогда не имели родства, связи или контакта с нашими арийскими праотцами; мы должны исключить множество прочих возможных решений, в отношении которых филология гарантий нам дать не может, ни в отрицательном, ни в положительном смысле. Предполагается, что индийское suraṅga , туннель, это греческое surinx . Однако это не дает нам оснований утверждать, что греки и индийцы обладали общим искусством рытья туннелей, до того как произошло разделение их племен, или даже, что индийцы, позаимствовавшие слово из Греции, понятия не имели о подземных работах, пока не научились рыть туннели у македонских инженеров. Бенгальское слово durbīn , означающее телескоп, не было позаимствовано из Европы. Мы не можем сделать на основании этого вывод, будто бенгальцы изобрели телескоп самостоятельно, до контакта с европейцами. Тем не менее, мы должны были бы прийти именно к таким заключениям, руководствуясь принципами, на которых, по всей видимости, основываются филологи в своей попытке восстановления реалий исчезнувших культур. Здесь у нас есть исторические факты, знание которых корректирует наши рассуждения, доисторические же времена такой защиты лишены. Исторические данные на этот счет полностью отсутствуют, и мы оставлены на милость слов с их вводящими в заблуждение указаниями. Но небольшого размышления о превратностях судьбы языков и в особенности некоторого наблюдения специфического лингвистического феномена, возникшего в Индии в результате воздействия английского на наши литературные языки, – тот начальный напор, с которым английские слова стремились вытеснить из нашей речи и писем даже обыденные родные выражения, и последовавшая за этим реакция индийских языков, которые сейчас наполняются новой санскритской терминологией для передачи современных концепций, вводимых европейцами, – достаточно, чтобы любой вдумчивый человек убедился в том, насколько опрометчивы суждения этих филологов, работающих над восстановлением культур, и как преувеличены и шатки их выводы. Но грешат они не только преувеличенностью, но и недостаточностью в то же самое время. Они упорно игнорируют тот очевидный факт, что в доисторические и дописьменные времена словарь первобытных народов должен был изменяться от века к веку чрезвычайно значительным образом, чему весьма мало соответствуют наши лингвистические представления, почерпнутые из классических и современных литературных языков. Это, насколько мне известно, установленный антропологический факт, что во многих первобытных языках словарный состав меняется чуть ли не в каждом поколении. Следовательно, вполне возможно, что орудия цивилизации и идеи культуры, не имеющие общего названия ни в одном из арийских языков, могли тем не менее быть общим достоянием, прежде чем племена ариев разделись, учитывая, что каждое племя после разделения могло заменить первоначальный общий термин неологизмом собственного производства. Чудо языка в сохранении общих терминов, а не в их исчезновении.