Дмитрий Шишкин - Возвращение красоты

И тогда мы останавливаемся на первой удобной полянке. Я достаю из рюкзака банку икры, хлеб, воду в бутылке, все это раскладываю на подстилке и с патетическим видом принимаюсь бормотать свои кришнаитские мантры. Спутники мои молчат с деликатным сочувствием. Это меня раззадоривает. Я достаю латунные тарелочки — караталы — и под их мелодический перезвон начинаю напевать любимое: «Джая Радха мадхава…». Наконец я сам себя так очаровываю, что в кураже решаюсь пропустить последний автобус и остаться на ночлег… прямо здесь… под открытым небом. В самом деле, Глюк-то ведь как-то ночует… Закатное солнышко ласково греет, ветерок доносит запах зацветающих садов, птички поют… Ну рай да и только. Действительно, чего ж не остаться?..

Однако уже через полчаса — словно кто-то заглянул сверху, ухмыльнулся устало, захлопнул чугунную крышку… и все. Благодать закончилась. Стало темно, холодно и ясно, что это как минимум до утра. Лирическое настроение мгновенно улетучилось, и в голове закопошились два прозаических, но неотвязных вопроса: где ночевать и как согреться? Полянка уже не казалась такой безупречной, а студеный пронизывающий ветер не позволял оставаться долго на одном месте.

В конце концов мы тронулись в сторону какой-то заброшенной в эту раннюю пору турбазы. Долго бродили среди холодных пустующих домиков и наконец, не в силах терпеть холод, сорвали замок с какой-то будки. Это оказался вагончик с садово-строительным инвентарем, заваленный граблями, лопатами, цапками и еще чем попало. Когда мы кое-как улеглись, оказалось, что со всех сторон — не в спину, так в ребра, не в ребра, так в ноги, не в ноги, так в затылок — упираются какие-то дрючки… Словом, спать невозможно, как ни крутись.

А тут еще единственное покрывало узурпировал многострадальный Глюк. То есть поначалу мы укрывались вместе, но потом он резво перемотал покрывало на себя и уснул так безмятежно, что совестно было его будить. Для него это, наверное, было верхом блаженства — спать в вагончике, да еще и закутавшись в покрывало. Но я-то… Изнеженный городской обыватель, я решительно не знал, что мне делать. Ночь превращалась в какое-то бессмысленное безумие, состоящее из двух бесконечно обращающихся частей. Сначала лежу на дрючках, ворочаюсь, замерзаю… Потом выбираюсь из вагончика, дышу на руки и смотрю, притопывая, вверх. Там усыпанное звездами ледяное, темное небо, а в нем — громадная и беспощадная в своей ледяной наготе правда.Вокруг — черные на фоне ультрамарина небес громады гор и все то же — безнадежный, пронизывающий холод… Вернусь в вагончик. Глюк спит в моем покрывале, рядом — неформал, запахнувшись в теплую куртку Глюка будить жалко. Лягу. Покручусь. Замерзну. Выйду, похлопаю себя по ребрам, побегаю кругами, поприседаю. Посмотрю тоскливо в бездонное небо и снова вернусь в вагончик. И так всю ночь…

Считаю минуты до рассвета, а они, как нарочно, тянутся медленно-медленно, как урок непонятной, бессмысленной химии в майский солнечный день. Вижу почти наяву, как бледнеет рассвет, как я иду, согреваясь, по дороге, потом влезаю в автобус… А там уютно урчащий горячий мотор и блаженнейший сон.

Кажется, впервые в жизни я так страдал от холода. Раньше если и случалось когда озябнуть на улице, то дома тебя поджидала в самом скором времени теплая печка, горячий чай… Но теперь попросту некуда было идти, и в перспективе ближайших часов меня ожидала только ледяная безмолвная ночь, которая с неторопливым равнодушием будет вытягивать из меня жилы. Ох, как же это все тяжело!..

А как же кришнаитство мое, четки, «Маха-мантра»? Где весь этот сладкий шафрановый дым, куда улетучился? В те теплые сказочные края, где можно мечтать и фантазировать о чем угодно, но где нет этой ледяной, беспощадной, обнажающей душу правды?..

Когда едва заметно начало сереть в воздухе, я понял, что приближается мой заветный корабль-рассвет, и, как Робинзон, вышел встречать его на пригорок. Стуча зубами, ждал, высматривал и старался угадать — откуда появится первый луч. Вот вспыхнул золотом дальний угол поля, потом рыжая полоса медленно поползла на лесистый склон. Но как мучительно она далека, как медленно продвигается в мою сторону! Страдание достигает апогея. Не можешь думать уже ни о чем, только чтобы солнышко дотянулось поскорее, коснулось своими лучами, обогрело тело и душу…

В последнюю минуту больше не можешь ждать — спускаешься с пригорка, идешь навстречу Желтая полоса ближе, ближе… И вот из-за скалы проклюнулся краешек солнца. Тонкое-тонкое, пронизывающее тепло омывает тело, заставляет замереть, зажмуриться. Отступает, уходит в землю холод и ночь, и половодьем разливается в душе медленная, сладостная истома.

Как просто, Боже мой, как все просто! Тысячу раз в моей жизни вставало солнце, и я придавал этому не больше значения, чем завтраку на столе, зеленой листве, дождю за окном, одежде и крыше над головой. Каким все это казалось обычным! Как-то мне не приходило всерьез в голову, что этого всего может и не быть, что все эти привычные и обыденные вещи на самом деле удивительный и щедрый дар! Каждый день появлялось в моей жизни солнце, но вот я впервые узнал, что это счастье, причем не выдуманное, как любовь к индуистскому черному богу, а настоящее.

Усаживаясь в автобус, я был уверен, что все, случившееся со мной минувшей ночью, — всего лишь досадное недоразумение и, конечно, ноги моей больше не будет в этих краях. Но автобус покатил бойко, я задремал и не слышал уже, как сердце настойчиво выстукивало что-то свое, напоминающее неотвязно: Ман-гуп, Ман-гуп, Ман-гуп…

Кто знал, что не пройдет и двух недель, как я снова окажусь здесь. В доброй памяти, трезвом уме и по собственной (обратите внимание!) воле.

Этот диалог состоялся в 1989 году. Я уже был крещен, но в то же время считал себя кришнаитом, и хоть нынешние суровые «ортодоксы» не любят рассказывать о прежних своих духовных блужданиях, но уверяю вас, что значительная их часть пришла в Православие из всевозможных бредовых сообществ… Такое уж было время, и мне просто хочется честно об этом сказать. Пусть даже для того, чтобы юное поколение не тратило время на бесплодные и мучительные шатания.

Итак, диалог:

— Нет, ну так не годится. У тебя туласи на шее и тут же крест православный. Давай-ка ты его, наверное, снимай.

— Нет… Не хочется. Что-то не хочется, пусть будет.

И я продолжаю ходить в шафрановых кришнаитских одеждах, играть на мриданге [50] Мриданг — индийский барабан из дерева и кожи. , завязывать в узелок шикху [51] Т. е. особую длинную прядь волос. на темечке, носить ожерелье из бусинок туласи, но и крест не снимаю, храню, хотя и не понимаю вполне — зачем?..