Михаил Белов - Иисус Христос или путешествие одного сознания (главы 1 и 2)

Когда я приехал домой, на Сахалин засобиралась сестра. Она ехала с напарницей - дочерью матушкиной знакомой - девушкой лет на 5 моложе меня со стойким нордическим характером. Собирались они у нас. Когда я пришел домой и увидел ряды сумок, я кинулся помогать напарнице сестры их перетаскивать.

- Поставь на место, будет всякая бестолочь трогать мои вещи,сказала мне напарница. Сестра в этот момент была на кухне.

- Ой, да ради Бога, - сказал я и ушел в другую комнату. Как поступать дальше по отношению к ней, да и к себе, я не знал. Нанесенный удар болел, и я не знал, кто теперь я. Может, я действительно бестолочь. Но я не хотел сделать ничего плохого, и можно было мне сказать помягче, если я что-то делал не так. Если бы мне показали мою глупость, я бы безоговорочно согласился бы с тем, что я - дурак. Но просто нанесенный удар болел, накапливая силу для ответного удара. И тут ко мне пришла мысль. Если я ее сейчас убъю под давлением эмоций, мне ничего не будет - попаду только на некоторое время в больницу. А она, зная о том, что я лежал в психиатрической больнице, позволяет себе такие слова в мой адрес. Значит, дура она, а не я. С этой мыслью я успокоился.

Через год мы с ней даже, можно сказать, подружились, если бы у меня была гарантия, что подобных выражений в мой адрес не повторится, и я с удивлением открыл, что с ней, как сказал Аркадий Райкин, "...очень, очень можно... поговорить. О природе, о поэзии и о вас, женщины". Но извиняться передо мной она так и не стала - отхихикалась. До близости дело не дошло, слава Богу. Остановило одно ее выражение.

У сестры были проблемы в общении с одним человеком. "Он хочет, чтобы последнее слово всегда оставалось за ним." В наших многочисленных выяснениях отношений я видел, что сестра стремится к тому же. В том, что она стремится к этому, я видел не желание отстоять спор со мной, а ее желание закрыть свою душу передо мной. Не дать моему интеллекту высчитать ее. Забрать всю сказанную ею во время разговора информацию назад. "Ты не бери для себя то, что не твое", - сказал я ей однажды, когда отношения были доверительные. Я имел в виду методы общения того человека. Она меня не поняла, как я понял позднее одну ее эманацию, но в этот момент я был уверен, что говорю понятно, и она ничего не переспросила.

Они уехали. Я остался один. Комплекс неполноценности у меня оставался от того, что я не чувствовал уверенности при общении с людьми. Я не знал, как с ними общаться, в то время как само посещение мной больницы я не делал особенной тайной. Иногда сам говорил это для того, чтобы в случае непонимания меня человек не делал радикальных выводов. Все остальные комплексы тоже отсутствовали, в то время как люди часто в штыки воспринимали мои советы для устранения их промахов, неделаемого или несовершенств.

Для устранения этого своего комплекса я пошел работать грузчиком в продовольственный магазин. Тем не менее за три месяца работы никто из коллег не определил мое недавнее посещение, в то время как я не был тихоней. Зная свое место, я, тем не менее, "не помнил ни чинов, ни имен", если в чем-то, даже в обращении начинал чувствовать унижение или подавление. Правда, не могу сказать, что у меня внутри было также гладко, как и внешне. Моя психофизическая система была разомкнута. Иные, сказанные мной слова, разом меняли весь мой гомеостаз и мне, несмотря на ситуацию, приходилось, не подавая виду о своем самочувствии, продолжать работать или общаться. Один раз, правда, придя на работу, я предупредил мою заведующую в том, что я могу потерять сознание и, если это случится, чтобы они не пугались. Я чувствовал повышенную слабость. Когда же после этих слов я почувствовал еще и страх женщин за то, что это может случиться, я поспешил их успокоить, сказав, что я ошибся. Женщины успокоились. После этого я решил надеяться только на себя.

Эта разомкнутость вместилища духа часто случалась при зимних работах на улице. Здесь выручал общий настрой на самооспартанивание или, если терпеть не было сил, избавляясь от последних комплексов, приходилось вести себя естественно ситуации - на втором дыхании. Комплекс неполноценности продолжал подпитываться и тем, что я не мог дать ответы на все, что переживал, хотя переживания эти давали мне паранормальный опыт для понимания и других встречаемых явлений, часто не были неприятны или неинтересны. Точнее, мое отношение к ним было как у простого человека: если человек здоров - ему все здорово. Все зависело от моего самочувствия.

Когда у человека случается явный срыв, он в своем, даже явно незавидном положении, начинает искать то, что его реабилитировало бы в первую очередь в собственных глазах. Я начал искать оправдывающую меня причину во внешних обстоятельствах и нашел ее в том, что я отдавал столько энергии людям, что параллельные миры, их живые существа, живущие рядом со мной, я поставил в опасное положение. Самих же этих живых существ, я не встречал ни разу. Прочитав у Б. Ш. Раджниша про то, что человеку для познания иррационального опыта необходим "прыжок" сознанием в экстремальные обстоятельства, я стал вспоминать из своего недавнего предбольничного прошлого подобные прыжки. И вспомнил. Это было поздним вечером. Я лежал в постели, готовясь отойти ко сну или уйти в никуда. Я никак не мог оторваться ни от своего тела, ни от голосов. Павитрин обещал мне помочь. Он руководил моим отделением от тела. Я расслабился и лежал, слушая его команды и голос Светы. Она была его ассистенткой и заинтересованным во мне лицом.

-Готов ли ты, Миша, уйти навсегда во Вселенную?

-Готов,- ответил я, подумав. Делать ведь мне больше было нечего в моем состоянии.

-Готов ли ты забыть всех своих родственников и все свои земные привязаности?

-Готов.

-Я считаю до трех и со счетом три, мы отделяемся от твоего тела. Раз. Два. Три.

Я оттолкнул от себя все свои мысли и полетел. Мироздание будто начало переворачиваться. Чтобы не вспомнить себя, мне нужно было отталкиваться от любых мыслей о прошлом земном, чтобы они не родили во мне прежних чувств и привязанностей с ними. И едва я в темноте Вселенной касался чего-либо, как немедленно отталкивался от него, прежде чем мог распознать на что я натолкнулся. Иногда это было моим телом, моими глазами. Я касался своих век, и они начинали вздрагивать от моего к ним касания изнутри. Я отталкивался от них, стараясь у себя вызвать к ним отчуждение и их забывание. Я пытался забыть и Землю, и свое тело. Я слышал лишь один голос Павитрина и разговаривал только с ним. Этот космический полет был романтикой, в которой я забылся. Проснулся я тогда утром в несколько светлом настроении и первое, что меня "обрадовало" - это свежий голос моего космического брата.

Опыт иррационального "прыжка" у меня был, а это значило, что я прошел духовную инициацию. Это меня успокоило существенно. Какая разница в том, что я побывал в психиатрической больнице, если путь в нее, как и пребывание в ней, позволило мне получить опыт, о котором большинство людей может только мечтать, чтобы стать действительно собой. Успокоившись, я стал и находить в себе то, что создавало моей душе преимущества по отношению к другим людям.