Сергей Зарин - Закон и Евангелие по учению Господа в Евангелии Матфея гл. V, ст. 13-48

Таким образом, подлинное и последнее основание христианской «любви» заключается не в природе человеческой, а в самом Божестве; эта любовь — только отражение — в известной степени — в жизни человеческой основного свойства Божественной жизни (ср. I Иоан. IV. 7:12; ср. Галат. V:22). Отсюда уже понятно, почему для обозначения характерных особенностей святой и божественной христианской «любви» потребовалось и специальное слово В Новом Завете только однажды откровение любви Бога к человеку обозначается через φιλεῖν(Тит. III:4; ср. Иоан. XVI:27). Любовь человека к Богу никогда не обозначается словом φιλεῖν. Заповедь о любви как к Богу, так и к ближним постоянно выражается через ἀγαπᾶ ν. О любви к врагам — постоянно употребляется ἀγαπᾷ ν, никогда — φιλεῖν. Напротив, ср. Иоан. XV:19: εἰ ἑκ τοῦ κόσμου ῆτε, ὁ κόσμοςἂ ν τὸ ἴδιον ἐφίλει(аще от мiра бысте были, мiр убо свое любил бы). (Cremer, S. 11). Любовь и благожелательность, ограниченные узким кругом близких и приятных личностей, свойственны и грешникам, являются обычным состоянием и у язычников. Ученики же Христовы, конечно, должны стоять на несравненно высшей ступени, творить нечто лишше ( περρισσὸν) грешников и язычников. Текстуальное колебание в 46 стихе между τελῶναι(мытари) и ἐθνικοὶ(язычники) не оказывает сколько-нибудь существенного влияния на смысл, ибо τελώνης(мытарь) ставился нимало не выше, чем ἐθνικό ς(язычник), а скорее — ниже его (Мф. XVIII:17). Приветствие ( ἐὰν ἀσπάσησθε) на востоке имело значение большее, нежели простую вежливость, — оно приравнивалось к благословению. Под τούς ἀδελφούς(други; собственно — братья, как и стоит в русском переводе) разумеются соплеменники. Это видно, во-первых, из того, что в ветхозаветной заповеди, которая положена Господом в основу раскрытия новозаветной обязанности любви даже и ко врагам, выражение «сыны народа твоего» является синонимическим выражению «ближнего твоего» (Лев. XIX:18); и, во-вторых, через τούς ἀδελφούςрельефнее оттеняется мысль об ἐθνικοί. Такое настроение любви, объемлющей даже и врагов, основывается на стремлении человека к достижению богоподобного совершенства, на подвиге непрестанного, но вместе бесконечного приближения к Богу, — к чему и призывает Господь Своих последователей, представляя эту обязанность в качестве неизбежного вывода из сознания, недостаточности для царствия небесного ограниченной и условной любви ( οὖ ν).

Ἔ σεσθε οὖ ν ὑμεῖς τέλειοιὡ σπερ(ὡ ςLTTr WHR) ὁ Πατὴρ ὑμῶν ὁ ἐν τοῖς οὐρανοῖς( οὐράνιοςLTTrWHR) τέλειός ἐστι.

Будите убо вы совершени, якоже Отец ваш небесный совершен есть.

В противоположность частичной, с изъянами и пробелами, праведности фарисейской, ученики Господа должны стремиться к совершенству, созерцаемому ими в их небесном Отце. Τέλειοςу LXX, как во Второзак. XVIII:13; Быт. VI:9; 2 Царств. XXII:26, представляет собою перевод евр. tamim целый, неповрежденный, означающий прежде всего полноту в числе (I Царств. ХVI, II, во времени (Лев. XXV:30), в членах организма, например, в жертвенном животном (Исх. ХII, 5). Перенесенное в нравственную и религиозную область, это слово означало не только чистоту от греха и вины, но и преданность Богу целой личности, в противоположность половинчатости и лицемерию (Иов. I:1; II. 3), — т. е. тот род благочестия, в коем сомневался сатана, выражая свое суждение о праведности Иов [89]. Богатый юноша, соблюдший все заповеди закона Моисеева (Матф. XIX:20), чувствовал, однако же, сам недостаточность, неполноту, несовершенство достигнутых им успехов в религиозно-нравственном отношении и стремился совершить нечто большее, достаточное для того, чтобы «иметь жизнь вечную» (ст. 16). Господь в ответ разъясняет юноше, что ему действительно не достает совершенства. «Совершенным ( τέλειος)» же он будет только тогда, когда отрешится и освободится от всяких земных привязанностей, пожертвует всем своим большим (ст. 22) имением в пользу нищих для безраздельного и всецелого последования за Господом. Итак, лишь всецелое пожертвование, решительное и полное отречение от всего того, что может привлекать и привязывать к себе человеческое сердце, отвлекая его от последования за Господом, от всецелого самопреданного служения Ему, — только всецелая безраздельная любовь к Нему (сравн. Матф. XIII:44–46) составляет «совершенство» христианина. Истинные последователи Господа безостановочно стремятся к этому богоподобному совершенству, — к любви, яже есть союз совершенства ( σύνδεσμος τῆς τελειότητος) Колос. III:14. Ср. Ефес. IV:29, не довольствуясь его частичным осуществлением, не останавливаясь ни на какой достигнутой ступени, как бы высока она ни была (Филипп. III, 12–14). Одним же из самых решительных, характерных признаков такой любви к Господу, проявлением высшей степени самоотречения, является, по Его собственным словам, деятельная любовь ко врагам, как чадам одного Отца Небесного. Требованием «совершенства» ( τελειότης) речь Господа достигает высшего пункта в раскрытии существа и особенностей правды Христова Царствия самой в себе и в отношении ее к праведности ветхозаветной и — особенно — в истолковании ее фарисеями.

L. Friedlander, раввин еврейской синагоги в Лондоне, соглашается, что последние стихи V главы евангелия Матфея содержать блестящие нравственные правила. Но они будто бы ничего не прибавляют к закону или к его истолкованию раввинами (The Jewish Sources of the Sermon on the Mount. London, 1911, p. 84). В частности, XIX глава Левит, по его словам, внушает не питать злобы, не воздавать злом за зло, не ненавидеть, но любить своего ближнего. Закон Моисея, — продолжает ученый раввин, — объясняет, как мы должны любить своего ближнего, хотя бы он был нашим врагом: «если найдешь вола врага твоего или осла его заблудившегося, приведи его к нему; если увидишь осла врага твоего упавши под ношею своею, то не оставляй его: развьючь вместе с ним» (Исх. XXIII:4–5). Но здесь собственно внушается милосердие к скоту (Ср. Иов. XXXVIII:41; Пс. CXLVII:9), хотя бы он принадлежал и к врагу и — во всяком случае — заповедуется известное внешнее — благожелательное, бесспорно, — поведение в отношении ко врагу, не захватывающее и не перерождающее всей личности человека, всего его внутреннего настроения и самочувствия в отношении ко врагу. Весьма высоки, но далеки от заповеданного Господом совершенства всецелой самопреданной любви, решительно забывающей о себе, и наставления Притч. XX:22: «не говори: «я отплачу за зло»; надейся на Господа, и Он поможет тебе», (Е. Антонин. Цит. книга, стр. 122) и Притч. XXIV:27–29; «не становись безосновательным свидетелем против ближнего своего, и к чему тебе допускать обман устами своими? Не говори: как он поступил со мною, так и я поступлю с ним, отплачу человеку за дело его» (Ibid., стр. 154). И там и здесь наставление рекомендует воздерживаться от мести; во втором случае, сверх сего, — не нарушать справедливости ко врагу в свидетельских показаниях. Как пример возвышенного раввиннстического учения о любви к врагам, обычно приводят следующий. К равви Гиллелу, современнику Господа, пришел язычник и говорит: я хочу сделаться иудеем, но ты должен научить меня всему закону, пока я стою на одной ноге». Гиллел ответил на это следующим изречением: «что неприятно тебе, того не делай твоему ближнему. В этом — весь закон; все остальное — толкование. Иди же, научись сему» (Schabbath 31 а). Это раввинское учение, — говорят, — напоминает Мф. VИИ, 12. Однако отрицательная иудейская формулировка представляет собою совершенно иное, по сравнению с учением Господа, содержащим положительное требование. В иудействе — самое большее — требовалось воздерживаться от мести врагу, в христианстве возвещается полнота и безусловность закона любви, ношение тяготы друг друга (Гал. V:14; VI, 2; Римл. XIII:8; XII, 17–21; 1 Кор. XIII:4–6; Мрк. X:17; XI, 23–26, XII, 31 [90]. Достаточно вспомнить наставления Иис. Сир. XII:1–6 и сопоставить их с Мф. V:43–48, Лк. VI:34–35, — чтобы совершенно ясно открылось все несоизмеримое различие между учением иудейским, с одной стороны, и евангельским, с другой. «Если делаешь добро, — говорит ветхозаветная мудрость, — знай, кому делаешь, и будет благодарность за добро твое. Делай добро праведнику, и получишь воздаяние, если не от него, то от Господа. Ничего доброго не делает тот, кто покоит нечестивого, — он не творит этим и милостыни. Давай доброму и отказывай злому, поддерживай смиренного, но не давай нечестивцу… Ибо и Бог ненавидит злых и грешникам посылает отмщение» (проф. прот. А. П. Рождественский, Цит. книга, стр. 197). По евангелию же Отец Небесный «повелевает солнцу Своему восходить над злыми и добрыми и посылает дождь на праведных и неправедных». Можно ли добросовестно усматривать между тем и другим учением тождество и не усматривать совершенного превосходства евангелия? О «любви» к врагу как положительной, творческой силе, проникающей во всю личность человека и вытесняющей и расплавляющей всякое его самолюбие, — ничего не говорится в Ветхом Завете… Вообще, стремление поставить Господа нашего Иисуса Христа в ряд еврейских раввинов, — по существу совершенно кощунственное, — решительно противоречит и историческому положению дела. Отношение Господа к закону совершенно иное, по сравнению с отношением к нему не только раввинов, но и пророков, божественных посланников.