Юлия Михалкова - Не говори мужчинам «НЕТ!» [litres]

Разговорчивый. Сэлфи за десять минут? Легко! Им кажется, что после концерта у меня впереди неделя отдыха и много свободного времени. Поэтому я с удовольствием выслушаю их обстоятельную рецензию на наше шоу, узнаю, как ко мне относятся все его друзья, соседи и домашний питомец кот Луис. Разумеется, также важны его советы относительно моего платья, пожелания крепкого здоровья, успехов и благополучия, а в финале – обязательное приглашение в гости с пояснением, чем именно меня будет кормить он или его жена.

Только на седьмой минуте общения он словно между делом вспоминает, что неплохо было бы сделать фото. Великим талантом надо обладать, чтобы прервать поток красноречия таких людей и с улыбкой передать собеседника в руки коллег, например, Соколова. Я обычно говорила, что именно он любит ходить в гости.

Непосредственный. «Да ладно чо такова?» – коронная фраза любителей сэлфи этого типа. Обнять ручищей за талию с такой силой, словно он из магазина тащит свернутый в рулон коврик? Запросто. Стряхнуть пылинку с моего плеча, нанеся на него взамен сто двадцать новых? Легко! Такие люди излучают радушие, душа у них распахнута, они не приемлют отказов, а все душевные и эстетические проблемы артиста воспринимают, как надуманные и наигранные. Они выходят на сцену ко мне и чувствуют себя там, словно в ванной собственной квартиры – предельно раскованно и откровенно.

Как ни странно, я таким тоже не отказываю в совместном фото, потому что понимаю: такая непосредственность – она не от злого умысла, а сами люди, в общем-то, добрые и открытые. Но ухо в их присутствии держу востро!

Мальчишки помладше. Как я люблю фотографироваться с детками – девчонками, мальчишками! Я понимаю, насколько это для них важно, как их окрыляет, вдохновляет такое внимание, придает уверенности, дарит радость.

Как правило, дети шумной ватагой окружают меня, фотографируясь по несколько раз, а потом просто стоят рядом, завороженно впитывая каждую секунду этого грандиозного для них момента.

Они – добрые, искренние, шустрые, энергичные. Рядом с ними у меня моментально проходила усталость после концерта или поднималось настроение – улыбка появлялась на моем лице сама собой.

Мальчишки постарше. Парни от 14 и старше, фотографируясь со мной, стараются ко мне прижаться, делают слегка равнодушное и высокомерное лицо, голову чуть приподнимают. Дрожащей от волнения рукой делают попытку меня приобнять. И я прямо внутренне чувствую, как уже через пять минут они будут по всем соцсетям и мессенджерам расшаривать этот кадр со словами: «Смотри! Моя телочка!» Не исключено, что фото будет также отправлено объекту безответной юношеской любви – красивой белокурой девочке – с целью вызвать ревность и разжечь в ее сердце пламя чувств.

Глядя на это со стороны, один мой друг сказал: «Ты, Юля, у подростков очень сильно поднимаешь эту… Как ее… Самооценку. Корректируешь имидж. До фото с тобой он еще мальчик, а после – крутой пацан».

И все-таки большинство тех, кто подходит ко мне сфотографироваться – это приятные, воспитанные люди, добрые, открытые, воодушевленные. Все невероятно разные, у каждого – своя жизнь и судьба, прошлое и будущее. Но их объединяет момент настоящего, тот, который начинается с фразы: «Юля, а можно сэлфи?»

Лет десять назад мне казалось, что россиянки боятся своего тела. В советское время оголить коленочку – ни-ни! Обнажить спинку – что вы! Партком забанит навсегда. А ведь люди были красивые. Я смотрела черно-белые фотографии мамы, ее подруг – какими были девчонки в 70–80-е годы. Красавицы! Идеология, ханжество, общественное мнение сжимали женщину, как пружину. Плотно-плотно. И вот – настали 90-е. А потом – «нулевые». Пружину больше ничто не сдерживало, и скопившаяся энергия неразделенной любви к собственному телу разом вырвалась наружу.

Оголились, но немного больше, чем нужно. Рассуждение было простое: «Мне раньше не разрешали сбрасывать вещи, значит, теперь, в порядке эстетического протеста, скину-ка я с себя вообще все». И пошло-поехало.

Неопытность в вопросах обнажения разных частей тела приводила к тому, что многие на бытовом уровне переступали зыбкую границу между эстетикой интриги, тайны и булькающим болотом пошлости, вульгарности, прямолинейности. И тонули там.

Можно сколько угодно ругать ведущие глянцевые журналы «для взрослых». Но именно они являются хранителями высокого стандарта съемки, когда женская натура обнажается, оставаясь при этом одетой. «Обнаженка» должна выстреливать не в глаз и покорять ум, фантазию. И в тулупе можно так сфотографироваться, что вас сочтут за секс-символ. Это тонкая работа, это – искусство.

Все это я поняла только после той скандальной, но увлекательной съемки для журнала «Максим». До того я воспринимала это как новый, волнующий опыт. Тем не менее с ходу я в эту авантюру не погрузилась, а по-честному пришла к бабуле и сказал: так, мол, и так. И хочется, и колется. Что делать? Принесла ей пару выпусков журнала, чтобы она ознакомилась, поняла, насколько там все своеобразно.

Бабушка, надо отдать ей должное, проявила поразительную мудрость в этом вопросе, сказав: «Что прекрасно, то не стыдно. Это, конечно, смелый шаг. Но риск – дело благородное. Пробуй!»

В общем, согласилась.

Эта съемка, плюс ко всему прочему, была своего рода партийным заданием. Мало кто знает, но изначально идея поместить полуобнаженную меня на обложку журнала принадлежала Сергею Нетиевскому – он считал это гениальным маркетинговым ходом, подогреющим интерес к «Уральским Пельменям», которые к тому времени уже транслировались на СТС.

И, надо признать, он оказался прав. И подогрело, и пригорело, и чуть в пламени не спалило. Эффект был невероятный. Но, что любопытно, не сразу. Журнал вышел, а медиавзрыв произошел спустя год-полтора, когда «Пельмени» подошли к пику популярности. Тогда и посыпались вопросы, вначале добрые: «Юля, вау, как ты решилась? Как классно, ну, ты огонь!»

Только после моего входа в политические истории комментарии стали приобретать ярко выраженный саркастический оттенок, злобности, дремучего осуждения. Как будто ты – не Юля Михалкова в двадцать первом веке, а Аннет Келлерман в фильме «Дочь богов», снятом в начале двадцатого.

Сам процесс съемки в «Максиме» я вспоминаю, как в тумане. Все произошло настолько быстро! Буквально минут пятнадцать. Когда ехала в фотостудию, волновалась – не то слово. Но, переступив порог, я попала не в коллектив творческих людей, а на какое-то технологичное предприятие, завод. Муравейник – людей, как на вокзале. Но каждое движение, каждый человек – все подчинялось строго отработанной схеме. Мэйкап – сюда. Готовиться – там. Съемка – тут. Строгие команды. Встать сюда, свет изменить, меняем позицию, добавьте рефлекса. Щелк-щелк-щелк, сплошные вспышки и какой-то невероятный холод!