Анна Кирьянова - Ведерко мороженого и другие истории о подлинном счастье

это вот что: в детстве я нашла клетку с хомяком. Его кто-то выбросил вместе с клеткой. Неудивительно: хомяк был тощий, лысый, с гноящимися глазами. Рыдая, я принесла клетку домой. Родители утешили меня. И велели действовать по строгим медицинским показаниям. Кормить хомяка полезной едой, сочетая злаки и богатые витаминами фрукты. Давать отдельно витамины, из пипетки в ротик капать. Заставлять его двигаться. И регулярно гладить по пузику пальцем. Я перестала плакать, получив указания, и стала заниматься хомяком – упорно. По часам. Не пропуская ничего! Через месяц это было огромное, сильное, мохнатое животное, вот. Потом мы повезли хомяка на дачу, на свежий воздух. Там, к сожалению, хомяк разогнул прутья клетки окрепшими лапами и сбежал. И стал жить в подполе. Вот что значит – попасть в хорошие руки. Так мужчина – пьющий, некрасивый, чахлый – вдруг превращается в красавца и богача. В успешного человека. Так женщина с мешками под глазами и серой кожей, нездоровая и печальная, вдруг расцветает пышной розой. Или ненужный ребенок, хилый, на тонких ножках, в спущенных колготках, туповатый на вид, вдруг становится счастливым толстым малышом и заливисто смеется. Собирает конструктор, раскрашивает картинки и прижимается радостно, обнимает с разбегу… Вот что такое – попасть в хорошие руки. Так бывает. Это спасение и счастье. Жаль, так мало хороших рук. Так много выброшенных хомячков… Которых сначала довели, а потом выкинули за ненужностью – и за некрасивый вид, неинтересное поведение. Но все же так бывает. И увидишь расцветшего человека, которого все считали сбитым летчиком, – сразу ясно: он попал в хорошие руки. Ну, и нам надо стараться, чтобы наши руки были хорошими для кого-то. Пусть даже для хомячка…

о том, что женщин надо бить и ставить на место, интересный человек. И жизнь его обычно похожа на жизнь философа Ницше. Тот тоже все писал, мол, идешь к женщине – возьми с собой кнут! Есть даже фотография с кнутом. Ницше стоит с другим философом, запряженный в тележку. А в тележке любимая женщина замахивается на Ницше кнутом, чтобы как следует тележку вез, не отлынивал. Так что кнут действительно может пригодиться. Кто с кнутом идет – тому потом и тележку везти. С напарником, с которым приходится делить любимую женщину – она никак не могла решить, с кем ей остаться. И от Ницше все-таки ушла, хотя он сильно плакал, жаловался на нее сестре и читателям. Кнут не помог. Зато сестра сильно поддержала брата. Тоже была истинная женщина. Она за Ницше письма писала, читала его переписку и все поправляла, как ей угодно. «Дай-ка, – говорит, – Фридрих, письмо. Опять ты глупость написал. Надо не так. Вот так надо!» – возьмет и напишет. Может, она за него и про женщин писала, и про кнут, и про евреев, которые ей не нравились. Но в целом Ницше не позавидуешь – он закончил жизнь в сумасшедшем доме. Где его сестра навещала. Так что про агрессию и насилие чаще всего пишут те, кого лупят кнутиком и тележку заставляют везти. И полностью контролируют переписку. За каждым проповедником насилия волочится тележка, в которой он везет властную женщину: маму, сестру или возлюбленную. А в утешение ему разрешают мечтать и говорить всякое. Доверчивые дурачки верят словам, а тележку не видят. Любой агрессор – раб по сути. Вот об этом следует помнить.

Но про трудную минуту мужчины редко думают. Даже самые добрые, ответственные, искренние; они особенно редко об этом думают. Они работают. Они обеспечивают семью. И считают, что женщин волновать не надо, поэтому и молчат, а не из презрения. И очень зря. Потому что женщина в трудное время все возьмет на себя. Как одна изнеженная дама стала управлять производством, пока муж в коме лежал после аварии. Иначе все было бы потеряно! А эта Лариса справилась. Хотя ей было тяжело и трудно; за мужем ухаживать и защищать заводик. Она вымоталась, плакала, не спала, ругалась, хитрила, вникала – и спасла дело. И мужа выходила. И сейчас управляет грузоперевозками при заводе. Ей было бы легче, если бы она знала, что к чему. Куда легче! Но это в прошлом; сейчас все иначе у них. И много таких случаев. Хорошо, когда женщина в курсе дел своего мужчины: отца, мужа, сына… Она сможет справиться в трудные времена, спасти положение. Мы, женщины, совсем не такие нежные и доверчивые, как думают. И о делах спрашиваем не из праздного любопытства. Кто понесет лекарство в больницу или передачу в тюрьму, не дай бог? Кто будет хранить бизнес и средства распределять? Кто адвокатам будет платить? Сотрудниками управлять? Поэтому важно все же делиться и рассказывать. Для надежности. Чтобы легче было перенести трудные времена – они у всех бывают. А можно и уберечься от трудного времени добрым советом и женской хитростью; и это возможно! Откровенность полезна между близкими людьми. Она иногда жизненно необходима…

Но совершенно непригодный, как говорила мисс Марпл у Агаты Кристи. «Все рецепты в этой книге начинаются так: возьмите полкило сливочного масла и кварту сливок»… Где же их взять, если продукты в Англии тогда по карточкам выдавали? Хотя рецепт отличный, и пудинг вышел бы на диво пышным и вкусным. Так и с другими рецептами счастья: «отправьтесь в путешествие!» – а денег нет и надо работать; «смените работу на более хорошую, творческую», – в рабочем поселке это непросто сделать; «откажитесь от общения с токсичным человеком!» а токсичный человек сидит в соседней комнате и пора ему лекарство давать; «расставьте по-новому мебель в своей комнате!» – жаль, нет ни комнаты своей, ни мебели особо. Диван и встроенный шкаф… С рецептами счастья – как с кулинарными рецептами. Черная икра полезна на завтрак, спору нет. И пудинг со сливочным маслом и сливками вкусный очень. Но хорошие рецепты – такие, какими можно воспользоваться в любое время. Которые учитывают возможности человека. И в Масленицу можно напечь блинов, это доступно и недорого. И даже токсичного человека угостить – пусть лучше блины ест, чем мозг. А вместо кругосветного путешествия можно пойти в парк или в лес и там погулять. И начать чему-то новому учиться, практичному и полезному. Нужно исходить из того, какие ингредиенты нам доступны, – и с этого начинать. А потом, скорее всего, появятся и масло, и сливки, и пудинг, и путешествия – времена меняются. И часто меняются к лучшему…

Дочь вышла замуж против воли матери. Сейчас все же не старые времена; мать смирилась, но не любила зятя Андрюшу. Он был простой, работал на заводе, глуповатый, некрасивый, не ровня образованной дочери. Молодые снимали комнату, а к маме заходили раз в неделю. Так положено. Дочь телевизор смотрела, только чай пила. А на кухне эта теща зятя угощала разными невкусностями. Что осталось, так сказать. Или что дешевле. Холодцом, супом трехдневным, котлетами, которые давно лежали… Не то что прокисшим или тухлым, но вот скармливала ему невкусное. Пренебрегала и этак тешила душу. А зять Андрюша ел с аппетитом. С хлебом, тоже иногда черствым. Хорошо ел! Все съедал до крошки, тарелку неинтеллигентно хлебом протирал до блеска, а хлеб съедал. И всегда говорил: «Спасибо, очень вкусно!» Теща думала, что он прожорливый дурак. Но выгодно довольно-таки было скармливать Андрюше оставшуюся еду. И как-то теща даже привыкла к зятю. И однажды он ел борщ, уже потерявший цвет от разогреваний, из миски – теща специально ему в миске подавала в эмалированной. Много. И не жаль миску-то. Он все съел и сказал: «Спасибо, очень вкусно! Никогда не ел такого вкусного борща! Мама умерла, когда мне два года было, а в детском доме такого вкусного борща не давали! Вы так вкусно готовите и всегда мне так много накладываете!» И эта злонравная теща побледнела, и руки у нее задрожали. Комок в горле появился, а потом она заплакала. И этот глуповатый Андрюша стал ее утешать и гладить по плечу; позвал жену из комнаты. И говорил: «Твоя мама плачет! Что случилось? Может, я ее обидел?» Он никогда не узнал, почему плакала теща. И почему она стала еще лучше готовить. И почему ему стали подавать еду в старинной фарфоровой тарелке с незабудками… Простой он был человек. И сейчас они очень хорошо живут и общаются, уже двадцать лет. И это история еще и про женскую душу – мы не злые. Мы иногда не понимаем. А потом поймем и обнимем. И заплачем от раскаяния; так вот и живем…