Сергий Овсянников - Книга про свободу. Уйти от законничества, дойти до любви

Аскетика, борьба со страстями – это и есть поиск себя. Путь к себе лежит через понимание, что в тебе есть много хорошего и много лишнего. Путь к себе, а через себя к свободе – это путь очищения от лишнего. Помните, я приводил пример собаки, у которой в пасти мячик, а ей хочется еще один? Это и есть аскетика – когда понимаешь, что у тебя уже есть мячик и второй тебе не нужен.

Только при первом приближении аскетика кажется самоограничением. Но если посмотреть ближе и внимательнее, оказывается, что аскетика – это открытие себя. А главное аскетическое упражнение – это удерживать радость.

Прежде чем мы выйдем на последний участок пути, возможно, самый сложный – восхождение к себе, давайте немного пройдем по относительно ровным местам. Я понимаю, что человек живет каждый день, и многие умозрительные вещи не очень просматриваются в его каждодневной жизни. Возьмем несколько тем нашей обычной жизни и посмотрим на них через призму свободы. Иногда можно увидеть очень интересную картинку.

Вот, к примеру, такая, казалось бы, очевидная вещь, как свобода и политика, свобода и государство [23].

Общество, как и отдельный человек, стремится к свободе. Наверное, что-то ему в этом отношении удалось – например, на сегодняшний день официально рабство отменено во всех странах мира (хотя неофициально рабовладение кое-где существует и сейчас).

По мнению западного человека, ближе всего к свободе политическое устройство, называемое демократия. По крайней мере, демократия предполагает, что мир сложный. У Мамардашвили есть очень хорошие слова, что демократия – это мускул, который дает умение жить и ориентироваться в сложном мире.

Да, мир сложен. И я не буду утверждать, что политика может привести к настоящей свободе. Но, на мой взгляд, государственное устройство все же может свободе способствовать. Например, тем, что соблюдение закона равно справедливости. А как ни крути, справедливость ближе к свободе, чем беззаконие.

XX век с точки зрения свободы и политики очень непростой. Именно в XX веке появились массы и идеология, что привело к двум страшным войнам и возникновению тоталитарных систем. Мамардашвили идеологию назвал клеем, который склеивает сознание людей.

Возможно, появление идеологии было связано с тем, что возникли технологии, с помощью которых можно было легко манипулировать сознанием большинства, – кинематограф, газеты, радио. А позднее – телевидение, интернет. Например, люди поколения моего отца были уверены, что раз что-то написано в газете, то это абсолютная, непререкаемая правда. Я помню одну полуанекдотическую и одновременно печальную историю, когда мне в конце 70-х годов дали почитать «Доктора Живаго» Пастернака, и эту книгу у меня обнаружил отец. Сейчас трудно себе представить, что означало для коммуниста 70-х годов увидеть эту книгу на столе собственного сына. Отец пришел в жуткое состояние! Он кричал, но шепотом: «Сережа, откуда ты это взял? Ведь это антисоветчина!»

Я ему говорил: «Батя, послушай, откуда ты знаешь, что это антисоветчина? Ты это читал?» – «Нет, конечно, и читать не буду! Достаточно того, что в газетах было публичное осуждение Пастернака за его неправильные идеологические взгляды в этом романе. Давай эту книгу выкинем сейчас в форточку?»

А мы жили на девятом этаже, и я себе представил, как какому-то прохожему на голову с девятого этажа падает роман Пастернака – вот нежданный подарок! А мне же нужно книгу друзьям возвращать, и я еле убедил тогда отца, что завтра книгу отдам и он ее больше никогда не увидит. Видите, как партийной кампании в газете хватило, чтобы здравомыслящий человек решил выбросить книгу с девятого этажа! А если делать промывку мозгов регулярно и при этом верить этому промывочному аппарату?

В книге Джорджа Оруэлла «1984» описываются способы образования масс. Один из них – наличие врага. В «1984» есть некий таинственный враг, о котором у общества очень мало информации, но та, которая есть, воспитывает в людях страшную ненависть к врагу (например, люди должны собираться в определенном помещении, и им прокручивают ленту, показывая, как враг жестоко обращается с детьми и женщинами). Ненависть – один из вариантов «клея».

В тоталитарном обществе есть понятие «чуждый элемент», который необходимо исключить. Писатель товарищ Пастернак – это чуждый советскому обществу элемент, поэтому мы исключаем его из своей жизни. Демократия же, наоборот, работает на включение в свою жизнь того, что тебе чуждо, включение и принятие тех элементов, которые могут быть неприятны, – и в этой позиции гораздо меньше места для ненависти, эта позиция гораздо ближе к любви.

Я не утверждаю, что на Западе все прекрасно с точки зрения свободы или что тут меньше манипулируют. Нет, здесь тоже манипулируют достаточно. Но мне кажется, при демократии больше шансов, что ты эту манипуляцию увидишь. И у тебя есть больше возможностей дистанцироваться от манипуляции.

Повторюсь, сама по себе никакая политическая система не может быть гарантом свободы, но все-таки, когда больше свободы снаружи, есть шанс, что ты не будешь тратить ресурсы на преодоление несвободы внешней, а сосредоточишься на внутренней.

И еще важный момент: включение в свою душу иного – это великодушие. «Иное» – это не только иной человек, но и иное явление жизни. (Мне вспоминается «Солярис» в экранизации А. Тарковского.) Безусловно, важная вещь на пути к свободе.

Я почти 30 лет живу в Голландии и могу утверждать, что демократический рай – это рай, в котором жить достаточно тяжело. Демократия – это для взрослых, и это, скажу я вам, вещь очень занудная.

Например, голландская политическая система поразительна тем, что здесь никогда нет однопартийного парламентского большинства, то есть нет правящей партии. А это означает, что люди постоянно договариваются. Они разговаривают, разговаривают и разговаривают – и находят не компромисс, нет, а решение, которое никого не исключает. Для меня поразительно, как им это удается – но им это удается!

Или другой пример, который непосредственно касается меня. У нас на приходе есть приходской совет, который фактически управляет всей хозяйственной жизнью. Этот орган освобождает меня от необходимости заботиться о зарплате для священников или думать о ремонте крыши. Многие священники в России мне бы, наверное, позавидовали… Но зато я вынужден часами сидеть на собраниях и выслушивать разные точки зрения, потому что так принято, такова демократия в Голландии. Кстати, зачастую приходской совет находит опять же не компромисс, а какое-то действительно интересное решение, подчас неожиданное.