Регина Бретт - Бог никогда не моргает. 50 уроков, которые изменят твою жизнь

В зале гражданской панихиды было множество фотографий. Бретт в пиджачке для первого Прича-стия. Бретт в шапочке и плаще, как студент. Бретт в баскетбольной форме. Бретт со своими медалями Олимпиады для людей с умственными отклонениями. Дядя позаботился о том, чтобы его сын жил полной жизнью.

На погребальной литургии священник попросил нас задуматься о том, как мы используем свои дары. «Бретт получил свои дары естественно, — сказал священник. — Они пришли вместе с лишней хромосомой».

«Нам нужны Бретты этого мира, — проповедовал он. — Бретт не был неполноценным. Он показал нам, чего ждет от нас Господь: Он хочет, чтобы мы радовались каждому вдоху».

А еще нам нужны дяди Полы этого мира. Именно тихая сила дяди удерживала мир, чтобы Бретт мог бежать по нему вприпрыжку, чтобы Бретт мог радоваться всему, как мог только Бретт. В его мире Пасхальный кролик и Санта Клаус существовали на самом деле, дни рождения длились неделю, и не было людей другой расы, были только люди с хорошим загаром.

Дядя улыбался, когда его сын Пол произносил речь. «Люди всегда повторяли, что мы были величайшим подарком для Бретта, — говорил Пол. — Но все было наоборот. Это он был величайшим подарком для нас».

Так получилось благодаря дяде Полу, который удержал семью вместе и небо над ней. Однажды дядя позвонил мне, просто чтобы сказать, как он мной гордится. Я сохранила это сообщение и раз за разом включаю его, чтобы услышать дрожащий из-за болезни Паркинсона и старости, но и сейчас полный мягкой благодарности дядин голос. Дядя Пол никогда не жаловался на жизнь, которая была ему дана.

Он бы, наверное, первым подтвердил, что Господь не дает нам больше, чем мы способны выдержать.

Некоторые сотворены для того, чтобы нести больше, другие меньше. Но как бы то ни было, если нам суждено нести кусочек неба, это за пределами того, что можно выдержать. Это дар.

У тебя когда-нибудь были такие дни, когда все хорошо, а потом вдруг все становится плохо?

Внешне ничего не изменилось, но внутри все перевернулось. Случилось что-то, чего ты даже описать не можешь, и внезапно оказываешься на дне огромной ямы твоей души.

Что именно заставило тебя войти в пике, определить трудно. Звук. Запах. Замечание. Нечто совершенно незначительное отправляет тебя в твои личные тьму страх и отчаяние. Это происходит так быстро, что даже не понимаешь, как попал сюда. А иногда чувствуешь, что все происходит, как в замедленной съемке, но остановиться не можешь.

Что послужило причиной? У всех по-разному, особенно у тех, кого в детстве так или иначе оскорбляли или игнорировали. Мое настроение, например, может испортить такая мелочь, как запах мела или картонных пакетов из-под молока. Вид маленьких складных стульчиков, какие были у нас в первом классе. Плач ребенка в магазине. Вид разозленного родителя, тащащего малыша через парковку. Звук, с которым в фильмах плоть ударяется о плоть.

Иногда что угодно из этого списка может отправить меня в яму. Я мгновенно начинаю чувствовать себя напуганной, одинокой и отрезанной от мира. Одно мгновение — и я перестаю быть полноценным взрослым человеком. Я беспомощна, я в ужасе, и я не знаю почему. Один терапевт, который когда-то консультировал ветеранов Вьетнама, сказал мне, что у людей, в детстве подвергавшихся жестокости или ощущавших недостаток внимания, может позднее проявиться пост-травматический стресс. Детские травмы не заживают годами. Как шрапнель, кусочки пробивают себе путь, чтобы выйти из тела.

Когда-то мне требовалось несколько дней на то, чтобы выбраться из ямы. Я ходила на работу, готовила ужин, играла с дочкой, пыталась выполнять свои обязанности, но чувствовала, что я на грани эмоционального срыва. Если кто-то задевал последнюю ниточку, я разматывалась в бесформенную кучу пряжи и больше не могла быть цельной.

У всех нас есть оставшиеся с детства ямы. У большинства людей они неглубокие, разбросаны там-сям, так что их легко можно обойти и, в случае чего, быстро выбраться. У других — просто лунный рельеф из кратеров, оставленных психически больными родственниками или учителями, домашним и сексуальным насилием, побоями и приступами ярости родителей, которые, в свою очередь, в детстве испытали на себе жестокость или безразличие.

Большие поводы редко сталкивают тебя в яму. Их приближение чувствуешь издалека и можешь уклониться. Если видишь или слышишь, что приближается поезд, просто уходишь с его пути и держишься подальше. В яму сталкивают только мелочи.'Ты не увидишь, насколько они близко, пока не заглянешь в зеркало заднего вида.

Однажды я поставила машину в гараж, как всегда. Муж стоял на подъездной дорожке. Сказал, чтобы я немного подала вперед. Я так и сделала. Но ему этого было мало. «Нет, еще чуть-чуть», — настаивал он. Я легко могла бы улыбнуться и сместиться чуть дальше или левее, могла бросить это дело и отдать Брюсу ключи, чтобы он сам идеально припарковался. Но я почувствовала, как мной овладевает ярость, будто он зажег короткий запал огромной бомбы. БУ-У-УМ! Меня отбросило назад, в детство.

Почему я должна быть безупречной? Почему у меня ничего никогда не выходит правильно? Какая мне вообще разница?

Но вместо взрыва внешнего я всю разрушительную энергию направляю внутрь. Вместо того чтобы орать и бушевать, сдаюсь и плачу. Это старые слезы. Я чувствую, что они исходят из особого места в моей душе. У меня болят мышцы лица и пазухи, а когда я наплачусь, меня клонит в сон. Чем закончилась история с машиной? Через несколько часов я смогла отследить цепочку до само-го начала, до настоящей причины моего взрыва. Это случилось много лет назад, когда мне был двадцать один год. Я стою на подъездной до-рожке у дома родителей, папа хочет, чтобы я помогла ему поставить телевизор в кузов легковушки-универсала. Телевизор тяжелый, его неудобно держать, я не представляю, как его донести и втиснуть в узкое свободное место, куда показал папа. Я берусь за свой край телевизора и впихиваю его в машину. Папа просит подвинуть назад. Куда назад? Я не знаю, чего он хочет. Он кричит на меня. Мой папа мог либо молчать, либо орать. Понятия не имею почему, но громкость, от нуля до ста, он набирал в мгновение ока. Его приступы ярости почти всегда сопровождались такими словами: «Да что с тобой не так, черт возьми? Ты что, вообще ничего не можешь сделать правильно?»

Я стояла на дорожке и держала телевизор, когда папа как раз проревел эти слова. Я не могла бросить ношу и уйти, потому оставалась неподвижной мишенью для его злости. Папа так и не извинился, не признал, что наорал на меня в неудачный день или в неудачную минуту.