dmitry - Кен Уилбер Б Л А Г О Д А Т Ь И С Т О Й К О С Т Ь

Начиная с этого момента дела стали постепенно становиться лучше. Нам еще многое предстояло сделать — мы начали ходить к нашему другу Сеймуру Бурштайну, занимавшемуся семейной психотерапией, — и понадобилось около года, пока все вновь встало на свои места и к нам снова вернулась та необычайная любовь, что мы испытывали друг к другу, — любовь, которая никогда не умирала, но, так уж вышло, провела лучшие свои времена растворенной в неиссякаемых страданиях.

Здравствуйте. Это мистер Уилбер?

Я сидел на веранде дома, который мы недавно сняли в Милл-Вэлли, спокойно, но бессмысленно всматриваясь в густые заросли секвойи, которыми славятся эти места.

-Да.

Меня зовут Эдит Зандел. Я из Бонна, это Западная Германия. Мой муж и я готовим сборник интервью с психологами-новаторами из разных стран. Я хотела бы проинтервьюировать вас.

Очень польщен, Эдит, но я не даю интервью. Впрочем, спасибо, и желаю удачи.

Я остановилась у Фрэнсис Воон и Роджера Уолша. Я проделала долгий путь и очень прошу позволить мне побеседовать с вами. Это не займет много времени.

Между двумя гигантскими секвойями вверх-вниз скакали три белки. Я пытался понять, что у них там происходит. Веселье? Брачные игры? Свидание?

Поймите меня, Эдит. Я уже давно принял решение не давать интервью и не появляться на публике. Это меня нервирует, но есть и другая причина: некоторые делают из меня что-то вроде учителя, гуру, наставника, а это неправда. В Индии принято различать понятия «нандит» и «гуру». Пандит — это просто исследователь, пусть даже практикующий. Он может изучать такие вещи, как йога, может сам заниматься ими, но он не просветленный. А гуру — это как раз просветленный учитель, наставник. Я — пандит, но не гуру. Во всем, что касается практики, я такой же новичок, как и любой другой. Поэтому за последние пятнадцать лет я дал от силы четыре интервью. Иногда я письменно отвечаю на вопросы, но не более того.

Понимаю, мистер Уилбер, но именно вы разработали уникальный синтез восточной и западной психологических школ. Я хотела бы побеседовать с вами именно как с ученым, а не с гуру. Видите ли, ваши работы очень известны в Германии. Вы оказали большое влияние даже на академические круги. Все десять ваших книг переведены на немецкий.

Три белки скрылись в густых зарослях.

Да уж, мои книги стали настоящими бомбами в Германии и Японии, — мне захотелось проверить ее чувство юмора, — двух самых мирных странах.

Эдит долго смеялась, а потом ответила:

По крайней мере, если мы видим гения, то можем его опознать.

Разве что безумного гения. У нас с женой сейчас нелегкий период.

Я задумался: есть ли слово, которым подзывают белку? «Беля-беля-беля...»

Фрэнсис и Роджер рассказали мне о Терри. Я от всей души сочувствую. Какая-то чудовищная жестокость.

В Эдит было что-то очень располагающее — это чувствовалось даже по телефону. Тогда я еще не знал, какую важную роль ей суждено было сыграть в нашей жизни.

—Ладно, Эдит. Подъезжайте завтра днем, побеседуем.

Мы с Трейей снова переехали к Заливу, в маленький городок Милл-Вэлли, вернулись к нашим друзьям, нашим врачам — нашей системе поддержки. Вся затея с переездом на Тахо обернулась катастрофой, после которой мы все еще приходили в себя. Но поворотный пункт был уже пройден. Даже на Тахо — когда мы решили уезжать — дела пошли на поправку. Особенно у Трейи: к ней стали возвращаться ее изумительная вну- тренняя сила и самообладание. Она возобновила медитации, и мы оба, как я уже сказал, ходили на прием к Сеймуру, то есть сделали наконец то, чем надо было заняться с первого же дня.

Мы стали усваивать простые мудрости, прежде всего — искусство принимать и прощать. Как сказано об этом в «Курсе чудес»:

Какого твоего желания прощению не исполнить? Стремишься ты к покою? Прощение дает его. Желаешь счастья, умиротворения, определенности цели, высоких чувств достоинства и красоты, превосходящих этот мир? Чаешь заботы о себе и безопасности, и теплоты, уверенности в вечной защищенности? Желаешь тишины, не нарушаемой ничем, и нежности, и неизменной доброты, глубокого и постоянного комфорта, и отдыха, столь совершенного, что всякое вторжение в него исключено?

Все это дает тебе прощение и даже больше.

Прощение дает все, чего я желаю.

Сегодня я принял это как истину.

Сегодня я получил Божьи дары [55] Пер. Киры Фельдгун. — Прим. отв. ред. .

Мне всегда нравилось, что «Курс» учит, что умение прощать — это путь к своему подлинному «Я». Этот в каком-то смысле уникальный подход был найден в нескольких великих духовных учениях — остальные обычно делают упор на ту или иную форму развития сознания или религиозного культа. Но идею прощения подкрепляет очень простая теория: эго, чувство самообособленности, есть не просто конгитивный, но и аффективный конструкт. Это значит, что оно поддерживается не только умозаключениями, но и эмоциями. А главная эмоция, согласно этому учению характерная для эго, — страх, за которым следует агрессивность. В «Упанишадах» эта мысль выражена так: «Где есть другой, там появляется страх».

Иными словами, когда мы, расщепив неразделимое осознание, противопоставляем субъект объекту, себя другому, Самость начинает испытывать страх, потому что выяснятся: вовне есть много «других», которые могут причинить вред моему «я». Из страха вырастает агрессивность. В той степени, в какой мы настаиваем на самоотождествлении с сидящим внутри маленьким эго, настолько «другие» будут его травмировать, оскорблять, ранить. В результате само существование эго поддерживается набором душевных травм — личные раны превращаются для него в залог собственного существования. Эго бережно коллекционирует травмы и обиды, даже если при этом ненавидит их, потому что без этих травм оно в буквальном смысле обратится в ничто.

Пытаясь справиться со своими травмами, эго начинает с такого маневра: оно хочет, чтобы «другие» признали свою вину. «Ты сделал мне больно, немедленно извинись». Иногда извинения на какое-то время улучшают самочувствие эго, но подлинных причин они не искореняют. В большинстве случаев после извинений эго начинает ненавидеть извинившегося даже больше, чем до: «Теперь-то я знаю, что ты это сделал, ты только что признался сам!» Главная стратегия эго такова: ничего не прощать, ничего не забывать.

К прощению эго даже не стремится, потому что прощение размоет основу его существования. Простить другого за оскорбление — реальное или надуманное — значит ослабить границу между «собой» и «другими», убрать перегородку между субъектом и объектом. Напротив, сознание, умеющее прощать, стремится избавиться от «эго» и его обид и вместо него обратиться к Свидетелю, к Самости, которая одинаково воспринимает субъект и объект. Исходя из «Курса», умение прощать — это возможность отказаться от своей Самости и вспомнить свою Самость.