Алексей Виноградов - Учебник по графомании

- Это не литературные, а самцовые разборки, и если сейчас мы не переловим всех авторш, то на нашем острове по историческому закону развития общества первым установится матриархат.

- Я давно был против женской литературы, но молчал, - пришел в себя после удара высокий прозайка, - если фигура у авторши лучше ее литературы, то, мое мнение, их надо не читать, а ловить.

- Ловить, ловить, ловить, - радостно загалдели прозайки в штанах и косо посмотрели на прозайков в юбочках, последние даже попятились от такого пристального к себе внимания и предупредительно замахали маникюром.

- Что такое женское литература, - перешел на жесткий язык рецензий высокий прозайка, - это сопли в кружевах.

- А мужская литература, это сопли в бронежилетах, - ловко парировала его одна из авторш, - мне всегда скучно читать, что пишут противные мужчины.

- Видимо, здесь все на соплях, - невпопад высунулся со своим мнением никому не известный прозайка, но в него обидно кинулись сразу тремя рецензиями.

- Ну, все, хватит дискутировать, - прорычал окончательные итоги этого исторического спора разгневанный эротоман, - уж дальше нам нельзя выделять женскую литературу, которой якобы все можно, потому что мужчины ее не понимают, а сами женщины не читают. Все популярные женские романы написали переодетые в юбки мужики...

Его несправедливые слова встретил угрожающе поднятый вверх частокол разноокрашенного маникюра и тысячи пилочек для ногтей, матовый блеск которых и оповестил обитателей острова об окончании короткого мира и начале первой войны амазонок...

ПРОЗАЙКИ ПРОЩАЮТСЯ С ОСТРОВОМ (конец сказочной трилогии)

Уже к вечеру бережная тишина обняла остров, и совсем еще начинающий прозайка сидел на краю им же вырытого окопчика и задумчиво ковырялся в носу.

В полдень был большой бой и теперь, насколько хватало глаз, все это вытоптанное литературное поле было забросано убийственными рецензиями. Уж где-то там валялась и его небольшая рецка, отважно запущенная им в какого-то страшного прозайку.

Он вложил в эту свою коротенькую записочку целые девять слов, потом робко дописал к ним еще одно матюжное, активизировал этот заряд собственным айпишником и стал ждать, когда враг подползет. А оно упрямо надвигалось, гремя броней своих лауреатских произведений и разбрасывая вокруг себя ядовитые рецензии.

Ему показалось, что это не остановить. Он приподнялся на корточки, еще раз нетвердой рукой взвесил свою безобидную рецку и храбро метнул ее в эту дипломированную прозайку, которая едва удостоила его взглядом. Он видел, как его рецка разбилась о номинированную голову, потом закрыл глаза и приготовился недорого отдать свою литературную жизнь, как вдруг что-то отвлекло эту шедшую прямо на него махину, и она лишь одной лапой по самые уши закопала бедного прозайку в окоп, и сразу же гордо куда-то уползла.

Спустя час он выкопался из-под навалившихся на него отходов чужого таланта, и еще соскабливая с себя остатки этих испражнений, дрожащими руками отправил в рот свою первую в жизни сигарету, позаимствованную из папиной пачки.

Он жив, и никто не заметил его отчаянного подвига, его маленькой рецки, и только запах чужого помета еще упрямо лез в нос. Чья это была война, в которую он был, без спроса, втянут, как пушечное, точнее, литературное мясо. Он чудом остался жив и сейчас дрожащими лапками перебирал все, что от него осталась. Вот маленький рассказик с громким названием, про то, как он влюбился в пятом классе. А эта порубленная профессиональными рецами фантастическая пьеска о марсианских ушельцах уже стала похожа на бесплатный общественный туалет, в котором его, автора, много раз не понимали. Еще добрый стишок про майских жуков, который прочитали всего три читателя: он сам, его девушка и еще какой-то взрослый дурак с рецензией о значении русской литературы.

Солнце безобразно красивым полушарием почти плюхнулось в море, как вдруг прозайка вспомнил о соседнем окопчике, откуда во время боя он услышал чей-то отчаянный писк, но не успел прийти на помощь, потому завалили самого. Уж сейчас наш прозайка вдруг кинулся спасать соседнего прозайку, и то, что он увидел, было страшнее самой войны. Ну, над соседним окопчиком возвышалась огромная и еще теплая куча непонятного происхождения, а самого соседского прозайки нигде не было, видимо, он все еще был внутри.

'Это на него какой-то новоявленный классик находил, - решил наш прозайка, - или редактор, или гадкий руководитель жюри, или они все сюда по очереди приходили...'

Он стал отчаянно откапывать своего соседа, крепко зажав нос и стараясь не нюхать эту суровую литературную правду. Уже в полной темноте он наткнулся на почти бесчувственную ножку, потянул за нее и вытащил всклокоченную голову второго прозайки, тут же расчувствовался, обнял спасенного и, заглядывая ему в глаза, участливо спросил:

- Это кто на тебя так наехал.

- А здорово мы их, правда, - вдруг пискнул только что откопанный прозайка и вытер у себя под носом на всю длину еще грязной руки, - ты видел, нет, ты видел, я три рецы кинул, две мимо, а одна, прямо в гада попала.

- Было дело, - с видом бывало бойца, откинулся на край окопа наш прозайка, - я, кажется, тоже одного подбил, но он, того, уполз, видимо, за подкреплением.

- Меня Мишкой зовут, а на прозе я 'Белый Листик', - протянул тонкую ручонку спасенный прозайка.

- А я Сережка, а по-здешнему - 'Задумчивый Медвежонок'.

Ну, наши прозайки еще раз обменялись ручками и пожали их друг другу из самых последних сил.

- А ты, это, за каких воевал? - вдруг недоверчиво спросил Белый Листик Задумчивого Медвежонка.

- Да я, как это, за наших, не бойся, ну, как их там, ну, которые за правду насмерть под себя ходили, - заоправдывался Задумчивый Медвежонок, но так и не вспомнил за кого именно он чуть в полдень не отдал остатки своих литературных способностей.

- А ну их, - вдруг предложил Белый Листик, - давай лучше с тобой рецами меняться. Я стану твое хвалить, а ты мое перехваливать, все и подумают, что мы писать умеем.

- Ну, а вдруг опять ЭТИ придут, которые взрослые и на настоящих писателей издалека похожи, навалят на нас снова, чего в них за день накопилось, а мы потом и с мылом не оправдаемся, - загрустил Задумчивый Медвежонок.

За этим неспешным разговором прошла короткая ночь, и солнце встало с другой стороны острова, где два других начинающий прозайка тоже сидели в обнимку на дне одного из своих окопчиков и негромко пели только что сочиненную ими песенку:

'Рецы враждебные веют над нами,

Взрослые дядьки нас злобно гнетут.

В бой роковой мы не вступим с врагами,

Умные долго здесь не живут...'

***

А спустя месяц при большом стечении народа на месте этой великой битвы был установлен на острове памятный знак, в виде огромного булыжника, на котором была написана вся правда острова Проза.ру: