Алексей Маслов - Тайный код китайского кунфу

До сих пор тайна кунфу остается тайной, и даже сегодня круг посвященных по-прежнему очень узок. Есть лишь кажущаяся открытость и доступность кунфу. Зачастую все, что снаружи, — это тонкий обман непосвященных, чтобы отвадить любопытствующих от истинного содержания традиции кунфу. И надо учиться читать культуру кунфу как особого рода тайный текст, как зашифрованный слепок мысли мастеров. Тайная традиция кунфу рассказывает о себе ровно столько, сколько она хочет, чтобы о ней знали. «Описать» эту тайную традицию или создать некое учебное пособие по ней просто невозможно. И поэтому данная книга не столько рассказ о тайнах кунфу, сколько о том священном пространстве, где эти тайны можно обнаружить.

Алексей Маслов, октябрь, 2005 г.

В «Хрониках Шаолиньского монастыря» можно встретить забавную историю, повествующую о смысле занятий ушу. Как-то раз к наставнику Шаолиньского монастыря Чаошую (XV век), чье имя еще при жизни превратилось в легенду за его блестящее мастерство в боевых искусствах, пришел его бывший ученик, который занимал высокую должность старшего наставника по боевым искусствам в одном из соседних монастырей. Решив тонко намекнуть на свою преданность пути ушу, бывший ученик горделиво отметил: «Я с раннего утра и до заката преподаю ушу монахам, и, как мне кажется, мне неплохо удается донести до них суть этого великого искусства». — «О, да вы счастливый человек! — воскликнул Чаошуй. — Я уже полвека по мере своих скромных сил занимаюсь ушу, но так и не сумел найти слов, чтобы выразить смысл этого. Впрочем, кажется, и я когда-то знал это, да потом все позабыл!»

Человек, взявшийся рассказать об ушу, неожиданно попадает в довольно двусмысленную и неприятную ситуацию. О чем, собственно, следует рассказывать? Может быть, пересказать сотни забавных и увлекательных историй о непобедимых мастерах, которые столь привлекают читателя? Но подавляющее большинство из этих историй — не более чем красивые мифы, столь характерные для китайских историописаний, рассказы о том, чего никогда не происходило, но в то же время намекающие на скрытость неких «истинных» форм ушу. Но, увы, они мало рассказывают нам об истинном характере ушу. Тогда, может быть, имеет смысл поговорить о реальной истории боевых искусств? Кажется, таких полных описаний ушу еще не предпринималось, так как большинство авторов неизменно сбивались на пересказ китайских, а то и западных легенд об ушу.

Но, как ни странно, эта истинная история китайских боевых искусств окажется довольно однообразной и малоинтересной; не расцвеченная многоцветием китайских мифов, она станет удивительно пресной для западного читателя. Есть и другой выход: многие поклонники восточных единоборств, без сомнения, слышали, что ушу погружено в мир тонкой духовной практики и философских изысканий, — вероятно, и стоит поведать об этом. Увы, и этот путь будет нами вскоре отвергнут, ибо окажется, что собственно «философии ушу» не существует, в боевых искусствах всегда использовались концепции тех духовных школ, например, даосизма и буддизма, которые возникли весьма далеко от ушу.

И все же эту книгу, несмотря на многочисленные ссылки на первоисточники и попытки точно определить исторические рамки происходящих событий, вряд ли можно в полной мере считать научной. Скорее, она антинаучна, ибо допускает в качестве главенствующего фактора развития культуры вообще и культуры ушу в частности мистическое достижение человеком высшей духовной реальности и существование метафизической глубины мира как пространства соположения разума и духа. Таким образом, в истории важнейшую роль начинают играть не событие, не факт, но передача абсолютного духовного опыта через череду событий и переживание этой реальности как явления, имплицитно присущего духовно развитой и целостно одаренной личности. А это ставит мистический опыт человека безусловно выше, чем опыт его исторического, «видимого», сущностного развития.

Всякое мастерство приобретало в Китае абсолютную, сверхжизненную ценность, предполагая существование в мире сверхданного сакрального начала, одним из обозначений которого стало понятие «Дао» — «Путь». Правда, словесным образом адекватно выразить и тем более мало-мальски доступно объяснить его мы не в силах. И я не нахожу причины ни в объективном мире, ни в субъективных ощущениях для того, чтобы с этим не согласиться. Чудесность мира — это прежде всего обыденная, а поэтому и вечно не замечаемая сверхъестественность нашей природы. А истинное ушу — не более чем искреннее выражение этой природы, ее воплощение во внешнем, видимом мире, преисполненном и добродетельной святости и непонятной, но необходимой жестокости.

Как ни странно, несмотря на горы литературы о боевых искусствах, в мире нет ни одной сравнительно целостной и достоверной книги об ушу. Этому способствуют и чисто психологические причины — зачастую историю легче выдумать, нежели ее изучать.

Долгое время изучение ушу в научных кругах считалось чем-то «низким», недостойным серьезного историка. Почему-то не казалось зазорным изучать восточную философию, китайский театр и японское стихосложение, но от боевых искусств неизменно отворачивались даже прославленные востоковеды. Как ни парадоксально звучит, но в подавляющем большинстве случаев это объяснялось элементарным незнанием и замкнутостью в собственных научных шаблонах. Более того, еще несколько лет назад такие исследования вызывали недовольный окрик многих научных авторитетов. Таким образом, в течение долгих столетий, со времен становления востоковедения как науки, явление, которым занимались три четверти населения Китая, которое вышло на уровень глубочайшей научной и эстетической традиции, оказалось «непознанным» (побасенки про ушу в популярных книгах и брошюрах — не в счет). Поэтому открытие глубины традиции ушу только начинается, и пройдет немало времени, прежде чем мы достаточно полно сумеем разобраться во всех хитросплетениях этой части китайской культуры.

Основное затруднение на этом пути заключается приблизительно в следующем: практически большинство из тех энтузиастов, которые брались за перо, описывая ушу, не очень хорошо представляли, с каким же методом подходить к этому явлению. В отношении ушу можно столкнуться с любопытным феноменом: обещая рассказать об ушу как о явлении культуры, авторы обычно пересказывают либо мифы, либо отрывочные и зачастую неправдоподобные истории каких-нибудь школ, а порой подменяют рассказ об ушу простым изложением технических основ какого-нибудь стиля. Целостной картины, увы, не получается, и в принципе оказывается неясным, ради чего пишутся такие работы — в конце концов, можно ведь ограничиться методическим пособием. Китайские и большинство западных авторов уподобляются неумелому экскурсоводу в музее, который, стоя перед картиной, пересказывает, что на ней изображено, монотонно перечисляя предметы. От него же ждут повествования о нравственной драме творчества того человека, который ее создавал. В противном случае функция экскурсовода становится ненужной.