Бертольд Брехт - Рассказы господина Койнера

Господин Койнер беседовал с двумя женщинами об их мужьях.

Одна из них дала ему следующие сведения:

— Я прожила с ним двадцать лет. Мы спали в одной спальне и в одной постели. Мы всегда вместе садились за стол. Он рассказывал мне про все свои дела. Я знала его родителей и всех его друзей, И все его болезни, даже те, каких он и сам не знал. Никто не знает его так, как я.

— Итак, ты знаешь его? — спросил господин Койнер.

— Да, я знаю его.

Господин Койнер расспросил и другую женщину о ее муже. Она дала ему следующие сведения:

— Часто он подолгу не приходил, и я никогда не знала, вернется ли он. Вот уже год, как он больше не приходит. Я не знаю, вернется ли он опять. Я не знаю, приходил ли он из приличных домов или из портовых кабаков. Я живу в хорошем доме. Кто знает, приходил ли бы он ко мне, живи я в доме похуже. Он ничего мне не рассказывает, мы говорим с ним только о моих делах. О них он знает все. Я знаю, что он говорит, да знаю ли я это? Иногда он приходит голодный, а иногда бывает сыт. Но он не всегда ест, кегда голоден, и не всегда отказывается от еды, если сыт. Однажды он пришел раненый. Я перевязала его рану. А однажды он выгнал всех из моего дома. Когда я называю его «темным господином», он смеется и говорит: «Темное то, что ушло, а то, что есть, — светлое». Иногда же он мрачнеет, когда я его так называю. Не знаю, люблю ли я его. Я…

— Не продолжай, — быстро прервал ее господин Койнер. — Я вижу, ты знаешь его. Больше, чем знаешь его ты, никакой человек не может знать другого.

Вот то единственное, что сказал господин Койнер о стиле: — Он должен поддаваться цитированию. Цитата безлична. Лучшие сыновья те, что не напоминают своих отцов.

Доктор В. сказал господину Койнеру с обидой:

— Я так много сказал о неизвестном. И я не только говорил, но и лечил.

— А теперь то, что ты лечил, стало известно? Доктор сказал:

— Нет.

— Лучше, — торопливо проговорил господин Койнер, — чтобы неизвестное так и оставалось неизвестным, нежели чтобы умножались тайны.

Не то хорошо, что люди различны, а то, что они подобны друг другу. Подобные довольны. Различные скучают.

К господину Койнеру, мыслителю, пришел лживый ученик и сказал ему:

— В Америке есть теленок о пяти головах. Что ты скажешь об этом?

— Ничего не скажу, — сказал господин Койнер. Лживый ученик обрадовался и сказал:

— Будь ты много мудрее, ты бы много больше сказал об этом.

Глупец ждет многого. Мудрый.говорит мало.

Мудрость есть и один из результатов нашего образа действий и манеры себя вести.

Так, как ем я, вы есть не станете. Если же вы сумеете есть так, как я, это принесет вам несомненную пользу.

Когда я говорю: наш образ мыслей и наш образ действий побуждают нас совершать поступки, — возможно, это так и есть. Но для этого вы должны управлять необходимостью.

Я часто вижу в себе, сказал мыслитель, манеру себя вести, какая была у моего отца. Но почему же я совершаю поступки другие, чем он? Их вызывает иная необходимость. Я вижу, что наш образ действий сохраняется дольше, чем наша манера вести себя, ибо он противостоит необходимости.

Некто может совершить только одно–единственное деяние, дабы не потерять своего лица. И так как он не может следовать необходимости — он обречен. Но тот, у кого есть образ мыслей, может совершить многое, не теряя своего лица.

Господин Койнер не любил ни прощаний, ни приветствий, ни годовщин, ни праздников, ни прекращения работы, ни начала нового периода, ни подведения итогов, ни мести, ни окончательных суждений.

«Когда началась гроза, мыслитель сидел в большой машине и занимал много места. Первое, что он сделал, — он вышел из машины, второе — он скинул пиджак, третье — лег на землю. Так он противостоял грозе, наиболее уменьшив свою величину».

Прочитав это, господин Койнер сказал:

— Полезно сделать своим достоянием взгляды других на тебя самого. Иначе они тебя не поймут.

— Почему ты болен? — спросили у господина Койнера.

— В государстве нет порядка, — ответствовал он, — потому и мой образ жизни неправилен, оттого и почки, мускулы и сердце пришли в расстройство. Когда я приезжаю в город, все там движется либо быстрее, либо медленнее меня. Я говорю лишь говорящим, а слушаю, только когда слушают все. Все преимущества моего времени порождаются неясностью, ясность не дает прибыли, да она ею и не обладает.

На вопрос, чем воспитать в человеке неподкупность, господин Койнер ответил:

— Сытостью.

На вопрос, как побудить человека делать полезные предложения, господин Койнер ответил:

— Участием в выгоде, приносимой его предложениями, и невозможностью иным способом, то есть в одиночку, эту выгоду получить.

Господин Койнер жил со своим маленьким сыном на даче. Как–то он застал мальчика плачущим в уголке сада. Он поинтересовался причиной слез, выяснил ее и пошел дальше. Возвращаясь, он увидел, что мальчик продолжает плакать. Он подозвал его и спросил:

— Какой смысл плакать при таком ветре, ведь тебя никто не услышит.

Мальчик оторопел и, признав логику этого рассуждения, вернулся к своему песку, не проявляя больше никаких чувств.

О молодом Койнере рассказывали, что тот как–то сказал девушке, которая ему очень нравилась:

— Сегодня ночью я видел вас во сне. Вы вели себя весьма благоразумно.

— Тот, кто не в состоянии занять себя сам, заботится о том, чтобы им занимались другие. Он слуга и господин. Разница между слугой и господином столь невелика, что заметна только самим слуге и господину, — сказал господин Койнер, мыслитель.

— Следовательно, прав тот, кто занимает себя сам? Тот, кто занимается сам собой?

— Тот, кто занимает себя сам, не занимается ничем. Он слуга господина «ничто» и господин господина «ничто», — сказал господин Койнер, мыслитель.

— Значит, прав тот, кто не занимается сам собой?

— Да, если он не дает оснований, чтобы им занимались другие, то есть заниматься ничем и служить ничему, потому что они сами не есть сами, или господствовать над ничем, если они сами не сами, — сказал господин Койнер, мыслитель.

Случалось и мне иметь аристократическую осанку, то есть держаться стройно и внушительно, откинув назад голову. Я, видите ли, стоял во все прибывающей воде. Она достигла подбородка, и тут–то у меня появилась аристократическая осанка.