Алексей Ксендзюк - По ту сторону сновидения. Технология трансформации

Например, саморазрушение страха смерти может привести к возникновению образа «мертвого воина». Это — древняя идея, которую в разные времена по-разному описывали последователи различных восточных учений. «Живя, будь мертв…» — писал дзэнский поэт Бунан. «Пусть твое тело станет подобно высохшему дереву, а сердце — остывшему пеплу», говорили древние даосы.

Смерть самой Смерти — безусловно, высокая и в значительной степени освобождающая идея. Человек, «умертвивший» собственный страх смерти, испытывает облегчение и способен созерцать Мир с отрешенностью и просветлением.

Обратив психическую энергию чувства собственной важности на комплекс ЧСВ, непрерывно генерирующий эту энергию, мы разрушаем основные идеи, благодаря которым существует данный базальный комплекс. Саморазрушение ЧСВ обогащает личность непривычным ощущением того, что в мире «нет ничего важного», «ни один объект не может быть важнее другого», «все сущее одинаково важно (неважно)» и т. п. В английском языке есть слово, замечательно выражающее это отношение к миру, — equality («беспристрастие», или «равенство» всего и всех).

Восприятие всего окружающего как «одинаково важного» либо «одинаково неважного» — на самом деле, глубокое и содержательное чувство. Это отнюдь не безразличие на фоне эмоциональной пустоты. Переживая «равенство вещей мира», человек открывает удивительную наполненность смыслового поля. Рассматривая окружающий мир в контексте привычной координаты «важное — неважное», мы, наоборот, делаем воспринимаемый мир значительно беднее. Многие «неважные» объекты просто исчезают из области пристального наблюдения, другие теряют ощутимую часть воспринимаемых свойств, третьи — сохраняют свое присутствие как «бледные тени», будучи воплощением той «незначительности» в перцептивном мире, где главным критерием восприятия остается важность .

Городской житель редко смотрит на небо — но столь же редко он обращает внимание на асфальт, на траву или деревья, на множество мелких деталей, находящихся на периферии зрительного поля. Все, что воспринимает житель современного мегаполиса, соответствует его представлению о «важности» объектов, явлений либо процессов. Нельзя не отметить, что перцептивный мир, построенный таким образом, крайне узок. Можно много лет проработать в здании и не знать, сколько в нем этажей; каждый день здороваться с человеком и не помнить, какого цвета его глаза; жить у моря и видеть его шесть раз в году; не замечать ни закатов, ни полной луны, ни радостей и огорчений друзей и знакомых… Вы мчитесь в грохочущем вагоне метро от станции к станции, зачастую не слыша ни собственного голоса, ни звонка мобильного телефона. Вы даже не задумываетесь о том, что там, наверху. Вас окружает лишь тьма и «мертвые огоньки» построенных вами «важностей». Все, что вы считаете неважным, исчезает в этой тьме — реальной или метафорической.

Наконец, разрушение основной идеи комплекса жалости к себе порождает безжалостность . Обычно, используя слово «безжалостность», мы имеем в виду обычную бесчувственность — то, что в повседневной жизни, проявляется как черствость, безразличие, в худшем случае — как жестокость. Это явление иного характера. Широко распространенная в современной мире бесчувственность является продуктом духовной анестезии. Человек часто прибегает к этому способу, чтобы как-то пережить грубость цивилизации. Это — распространенный способ психологической защиты. Иначе говоря, современный человек не может себе позволить проявить жалость к своему ближнему, если не считать тех немногих в его окружении людей, в ком он абсолютно уверен: эти люди не причинят ему боль.

Есть и другие причины развития бесчувственности, или духовной анестезии. Они вызваны не потребностью в психологической защите, а доминирующим типом культуры в целом. Европейская культура 19–21 вв. страдает выраженным индивидуализмом, эгоцентризмом и отсутствием эмпатии. Все эти черты не просто характерны для европейской и североамериканской культуры. Культурный индивидуализм, эгоцентризм и пренебрежение эмпатией являются, по сути, декларацией современного западного мира. Сегодня их можно рассматривать как этические нормы.

Бесчувственность подразумевается по умолчанию. Это правило нынешней социальной жизни можно нарушать, но с каждым десятилетием социум принимает эмпатию со все большим недоверием и молчаливым осуждением. Нормой становится одинокий человек, чей круг общения ограничен родителями, семьей и ближайшими родственниками. Восточнославянский этнос на этом фоне выглядит более традиционалистским и архаичным, но та скорость, с которой восточные славяне впитывают тип европейского поведения, не столько радует, сколько ужасает.

Североамериканский вариант «культурной» бесчувственности приобрел, пожалуй, самую жесткую форму, поскольку он непосредственно связан с естественной защитой одинокого человека, живущего в конкурентном обществе. Социум, разделивший граждан на «успешных» и «неуспешных», на «счастливчиков» и «неудачников», может обеспечить психологический комфорт успешной части своего населения только одним способом — культивируя бесчувственность по отношению к «неудачникам».

Разумеется, бесчувственность как способ ограничения осознанности по сути своей не имеет ничего общего с безжалостностью. Безжалостность — это форма расширения осознания и максимального участия в эмоциональном переживании Мира, который страдает от повсеместной духовной анестезии и изоляции индивида от социума, где практически полностью отсутствуют личностные смыслы, а структура непрерывно усложняется.

Безжалостность — это одно из состояний расширения осознания. Она предполагает, прежде всего, отсутствие жалости к себе и одновременно высокую чувствительность по отношению ко всем явлениям внешнего мира, способным вызвать жалость. Чтобы достичь безжалостности, мы должны остановить работу двух базальных комплексов — ЧСВ и жалости к себе. Лишь в этой ситуации осознание останется достаточно широким и позволит нам не только прекратить жалость к себе, но и остановить превращенную форму жалости к себе — жалость к другому.

Результат сталкинга себя подразумевает не только прекращение жалости, но и невыносимое для нас согласие с тем, что мы сами можем оказаться в роли «неудачника» или «жертвы». Психотехнически это достижимо только в том случае, когда практик готов на время выйти из состояния социальной конкуренции и признать себя побежденным в вечной борьбе с этим безжалостным Миром. Необходимо специально обратить внимание на то, чтобы прекратить всевозможные проекции на «носителей слабости» (о чем я уже говорил выше). Правильное прекращение автоматических проекций должно привести практика в состояние безжалостности. Жалость к другому должна смениться полным осознанием равенства любых форм и состояний человека — сильных и слабых, счастливых и несчастных.