Сатпрем - НА ПУТИ К СВЕРХЧЕЛОВЕЧЕСТВУ: Очерки экспериментальной эволюции

Но слишком яркими были наши небеса, слишком далекими;

Слишком хрупок их вечный материал;

Слишком великолепным и внезапным наш свет не мог оставаться;

Корни были не достаточно глубоки. [10] But too bright were our heavens, too far away, Too frail their ethereal stuff; Too splendid and sudden our light could not stay; The roots were not deep enough. Sri Aurobindo, A God’s Labour

Это вечная история противопоставления Идеала «реальностям» — идеал неизбежно реализуется, поскольку он — только чуть отдаленное будущее; но путь долог, и истина часто кажется поруганной, несбыточной. Стало быть, надо сократить именно это путь, эту дефектную передачу между «вершинами» и равнинами.

Но, может быть, в конце концов, «вершина» не наверху. Возможно, она здесь везде, на земном уровне, но только покрыта механикой и последовательными слоями нашей эволюции, как алмаз в пустой породе. Если путь восхождения — единственно возможный исход, тогда не остается ничего другого, как выбраться отсюда раз и навсегда. И если действительно святой является триумфом обезьяны, то можно сомневаться, достигнет ли когда–либо эволюция своей желанной и благословенной цели, и что вся земля станет святой — как тогда с теми, кто сопротивляется этой святости? Мы не верим, что эволюция намеревается окончательно разделить всех по моральному критерию на избранных и проклятых. Эволюция не моральна: она просто есть, и она выращивает все дерево со всеми его цветами; эволюция не аскетична: она объемлет все в пышном изобилии; эволюция не опустошает землю, ведь иначе она никогда бы на ней не началась. Природа не бессвязна; она мудрее наших ментальных последовательностей, мудрее даже нашей святости.

Но она медленна, и в этом ее недостаток.

Так что мы хотим укоротить путь. Мы хотим сжать эволюцию, сделать ее концентрированной, но мы уважаем ее методы. И поскольку Природа объемлет все, то и мы последуем ее примеру; поскольку она не стремится убежать от самой себя, а стремится прорастить свое семя, то и мы будем пытаться сделать так, чтобы это семя дало свои плоды, распустила все, что уже есть внутри, а также вокруг и везде. Только надо еще найти это семя, а в мире много диких семян — хотя и такие семена имеют свое очарование и несут свою пользу. Стало быть, мы не будем искать наши вершины высоко вверху, а пойдем вниз, все время вниз, потому что, возможно, наш секрет уже там, в простой непогрешимой Истине, которая однажды бросит свое семя на нашу подготовленную землю. Тогда, возможно, мы откроем, что то, что мы ищем, находится так близко, что не нужно никуда идти, что нет грандиозной пропасти, нет дефекта передачи, нет ослабления силы при переходе через слои сознания, и что Истина, непосредственная и всемогущая, находится в каждом атоме, в каждой клетке, в каждой секунде.

Короче говоря, речь идет не о каком–то узконаправленном методе, который отметает все преграды, чтобы убежать на духовные вершины; нужен глобальный, всеохватывающий метод — не крутой подъем, а спуск или, скорее, раскрытие Истины, которая содержится везде, вплоть до клеток нашего тела.

Есть совершенно новый факт.

Он не старый, ему только несколько лет. [11] Теперь уж побольше. Речь идет о нисхождении Сознания Сверхчеловека, что произошло 1 января 1969 г. — прим.перев. Это новое начинание на земле и, возможно, во вселенной, и оно такое же простое и приводящее в недоумение, каким должно было быть появление первой ментальной вибрации в мире больших обезьян.

Начинание, это не нечто, что знает само себя, не громогласное и не величественное: оно простое и робкое, оно хрупкое как молодой побег, и еще не известно, то ли это подул вчерашний ветер, то ли это какое–то новое веяние, почти то же самое, и однако настолько другое, что мы на мгновение потрясены и не верим в это, как на пороге неожиданного чуда, как перед схваченной улыбкой, которая тут же растворяется, если смотришь на нее слишком долго. Начинание, это тысяча маленьких касаний, которые приходят и уходят, задевают и убегают, внезапно появляются не известно как и откуда, потому что они следуют другому закону, они смеются и развлекаются, потому что следуют другой логике, они возвращаются, когда мы думаем, что они потеряны, и оставляют нас в дураках, когда мы воображаем, что схватили их, потому что они следуют другому ритму или, возможно, другому способу бытия. И однако, однако эти маленькие штрихи постепенно вырисовывают другую картину; эти маленькие повторяющиеся прикосновения составляют не известно что, что вибрирует по–другому и незаметно изменяет нас, задевая струну, которая не очень–то знает своей ноты, но которая, в конце концов, делает свою музыку. Все то же самое, и все по–другому. Рождаешься, не замечая этого.

Поэтому мы не можем в точности сказать, как это работает; не больше, чем древние обезьяны могли сказать, что делать, чтобы манипулировать мыслью. Но, по меньшей мере, мы можем что–то сказать об этих маленьких ускользающих касаниях, указать общее направление и, вместе с неким путешественником по новому миру, следовать шаг за шагом нитью открытия, которая иногда кажется несвязной, но в конечном итоге составляет одно связное целое. Мы не знаем этой страны; можно даже сказать, что она формируется под нашими ногами, что она растет под нашим взглядом, как если бы заметить этот изгиб, этот проблеск, почти лукавый, означало бы поощрить его к росту и прочертить под нашими ногами этот пунктир, какую–то другую кривую, затем — этот прелестный холм, к которому устремляешься с бьющимся сердцем. Наш путешественник по новому миру — это, прежде всего, наблюдатель: ничто не ускользает от его внимания, ни одна деталь, ни одна незначительная встреча, незаметное совпадение, почти неуловимое сходство — чудо рождается по капелькам, как если бы секрет был в бесконечно малом. Это микроскопическое наблюдение. И, возможно, нет ни «больших» вещей, ни малых, а есть одно и то же всевышнее течение, в котором каждая точка так же высочайше наполнена сознанием и смыслом, как и совокупность вселенных, как если бы, в самом деле, тотальность цели была бы в каждом мгновении.

Так мы заполнили все пустыри наших дней — больше нет пустырей — мы внесли бытие в этот пробел между двумя действиями, и даже наши действия больше не полностью погружены в механику: мы можем говорить, звонить по телефону, писать, видеться с людьми, но позади, на заднем плане, есть нечто, что продолжает быть, что вибрирует, вибрирует очень сладко, как дуновение отдаленного моря, как течение маленькой реки вдалеке, и если мы остановимся на мгновение позади нашего жеста, если мы сделаем только шаг назад, то во мгновение ока окажемся в этой маленькой речке, совершенно свежей, на этом открытом пространстве, в этом легком расширении, и там можно скользить, как в покое Истины, потому что только Истина покоится, поскольку она есть. Все прочее движется, проходит и преобразуется. Но, странно, это смещение или перемещение центра существа не ослабляет нашей хватки за жизнь, не выбрасывает нас в некое сновидение, о котором так и хочется сказать, что оно пустое; напротив, мы полностью пробуждены — можно даже сказать, что спит тот, кто говорит, пишет, звонит по телефону — мы как бы в состоянии готовности, но готовности не к механическому круговороту, к игре характеров, к просчету следующего шага, к наплыву видимостей: мы внимательны к нечто иному, как бы прислушиваясь к тому, что вибрирует за нашей головой, к этому вибрирующему простору, этому обширному течению, и иногда мы воспринимаем изменения интенсивности, смену ритма, внезапные давления, как если бы палец света нажимал там, указывая на нечто, останавливал наше внимание на той точке, нацеливая свой луч. Тогда, не зная почему, мы произносим это слово, делаем этот жест, либо, напротив, мы воздерживаемся от жеста, поворачиваемся туда, а не сюда, мы улыбаемся, когда наш собеседник кажется нам неприятным, либо, наоборот, мы живо его отстраняем, хотя он выказывал самые добрые намерения. И все совершенно точно, до секунды. Мы делаем и говорим точно то, что нужно, поворачиваемся там, где нужно было повернуться, и мы избегаем катастрофы, и происходит необходимая встреча — даже два дня или два часа спустя мы чудесным образом понимаем смысл или точность нашего жеста. Как если бы мы вошли в работу истины.