Александр Нотин - Путешествие в осознанность

Встав на путь очищения (гигиены) души, однажды твердо взяв в руки рычаги управления своим сознанием, вы раз и навсегда выбиваете почву из-под всех страхов. Но дело это непростое и небыстрое. Как боевой авангард болевого поля, страхи будут держать оборону до конца, и лишь постепенно слабеть и рассеиваться под светом вашей осознанности (свет же будет исходить в конечном счете от Высшего Сознания). Если в ожидании или предвосхищении чего-то плохого у вас вдруг начинает сжиматься сердце или сосать под ложечкой, скажите себе: «Стоп!» Вернитесь в настоящее и, с какой бы силой страхи ни тянули вас назад в неосознанность, оставайтесь в нем. Проверьте свое присутствие вопросом: «Какие у меня сейчас проблемы?» — и войдите в состояние стороннего наблюдения. Оглядитесь. Ничего страшного с вами здесь и сейчас не происходит. Все ваши тревожные ожидания и предположения гнездятся в виртуальной реальности, созданной воображением.

Посмотрите еще раз на всю эту ситуацию со стороны. Подмигните своим страхам — им это чрезвычайно не понравится! Не ваша храбрость напугает их, а то, что вы отделены от них, не желаетестать ими.

Если страхи все же не унимаются, займитесь неделанием или просто побудьте подольше в настоящем, разговаривая, например, с женой, другом или… с водой. Я привожу одни и те же примеры, одни и те же «антикризисные меры», но вы уже понимаете: в настоящее ведет множество путей, и, однажды поняв принцип, вы можете дать волю своей фантазии (но только с условием: не терять бдительность и не уходить в «зазеркалье»).

Что касается попыток современной науки «научить» мозг вообще не реагировать на стрессы и страхи путем искусственного, электромагнитного воздействия на соответствующие его участки, то они представляются сомнительными, если не сказать опасными. По сути это тот же алкогольный, наркотический или медикаментозный дурман, только вид сбоку. Страх подавляется извне, путем «промывания мозгов», а он должен быть преодолен изнутри — остановкой избыточной рассудочной деятельности и светом преображенного сознания. Только это ведет к естественному освобождению человека от всех или почти всех его страхов и стрессов.

Смелость — антипод страха — еще одно удивительное качество осознанности и присутствия в настоящем.

В неосознанном состоянии смелость всегда несет на себе отпечаток искусственности и рисовки: глубинный страх либо умело маскируется, либо заглушается соответствующим «допингом». Древние викинги перед боем «вкушали» мухоморы. Вот только храбрость ли они обретали или исступленное безумие?

Во всех же без исключения классических школах единоборств, включая славянскую, увы, почти забытую, главным качеством настоящего бойца всегда считалось умение отрешиться от мыслей, не бояться смерти, отдаться воле Провидения (читай — Высшего Сознания). Такой воин стоил десяти, и он реально мог одолеть в бою многих противников, потому что никогда не оглядывался назад.

В «безрассудстве» женщина спасает свое дитя из-под обломков горящего здания, обнаруживая поразительную физическую силу и бесстрашие. Семнадцатилетний юноша, ни секунды не рассуждая, бросается в ледяную воду и спасает несколько взрослых людей. Солдат, жертвуя собой, бросается под танк. Что это? Тонкий расчет? Или результат действия стимуляторов? Нет и нет! Если в основе героических (и часто бессмысленных, с точки зрения рационального мышления) действий лежит добро, благо, спасение чужой жизни, эти действия божественно«безрассудны» и в высшей степени духовны.

Но как быть с «царем страхов» — страхом смерти?

Страх смерти есть ипостась неверия. Впрочем, и само слово «неверие» — лукавое и неточное. Даже самый идейный материалист, сам того не ведая, верит. Он верит в то, что завтра взойдет солнце, причем не где-нибудь, а на востоке. Что, если день выдастся пасмурным, солнце все же будет там — за облаками. Что оно не оставит нас своим теплом хотя бы в ближайшие несколько сот миллионов лет. Что камень твердый, а вода жидкая. Что лето сменит весну, а не наоборот. Что так будет всегда и ничья злая воля не вмешается в это устройство жизни. Не менее 60 процентов наших представлений строится на чистой вере во вселенский порядок.

Еще атеист верит, хотя признаваться в этом не любит, в окончательность смерти, с наступлением которой физическое тело отправляется прямиком в могилу. Он верит в смерть.

Что ж, такая «вера» действительно порождает страх, даже ужас перед неотвратимой кончиной. Она подводит базу под рациональное обоснование всякого греха, любого беззакония, совершаемого при жизни. «Надо успеть взять от жизни все, что можно! Любой ценой! Чего бояться, если смерть все покроет и всех уравняет?!»

Верующий же в Бога человек верит в бессмертие души после окончания своего земного пути. Эта вера зиждется на чувственном опыте и откровениях самых лучших, чистых и честных людей Земли, святых, для которых обретение Господа и служение Ему стало смыслом жизни и часто даже побудительным мотивом осознанного самопожертвования ради счастья ближних.

Атеизм не способен доказать, что Бога нет. Чтобы сделать это, пришлось бы для начала облететь все четыреста миллиардов звезд Вселенной и досконально их обследовать, что в принципе и невозможно, и бесполезно, ибо речь идет о духовных материях. Про одного из выдающихся советских нейрохирургов, православного человека, не скрывавшего своих убеждений, ходит такая история. Как-то один из высокопоставленных партийных деятелей того времени после совещания в Кремле ехидно заявил, что, дескать, советские космонавты слетали в космос и не нашли там Бога. На это хирург ответил, что за свою многолетнюю практику он тысячи раз вскрывал череп человека, но ума тоже там не обнаружил.

Смерть устрашает как финал, как последняя черта, отделяющая нас от непознанного. Но очевидно, что весьма схожие со смертью состояния мы испытываем, чуть ли не ежедневно. Что есть сон? Разве кто-нибудь имеет гарантию, что наутро проснется? А наркоз, а потери сознания? Чем не «маленькие смерти»?

Однако их мы почему-то не боимся (хотя бояться надо, и верующие, понимая это, читают утренние и вечерние молитвы, покаянно моля Бога принять их души, если смерть вдруг застигнет во сне). В то же время мы трепещем при одной только мысли о «старухе с косой», ожидающей нас у финишной черты?

Почему же всю жизнь мы изо всех сил стараемся отгонять мысли о смерти или не думать о ней вообще? Почему наш рассудок, превосходный изобретатель самых разнообразных страхов, всячески избегает темы главного страха — физической смерти? А может, это как раз и есть то единственное, чего боится сам рассудок? Не потому ли всякий раз, когда кто-то умирает, мы ощущаем скрытое облегчение: «Слава Богу, не я, не моя очередь»? Неосознанно люди бьются за «право» оказаться в хвосте этой траурной цепочки. Но все усилия тщетны. Вспомним эпиграф к знаменитому роману Хемингуэя: «Не спрашивай, по ком звонит колокол, — он звонит по тебе!»