Рамеш Балсекар - Так уж случилось, что…

Садхана — это духовная практика. Рамеш обычно не настаивает на ее выполнении. Люди, находящиеся в духовном поиске, как правило, хотят, чтобы Просветление наступило как можно скорее, и поэтому задают много вопросов о духовных практиках. «Проблема садханы, — говорит Рамеш, — состоит в том, что она имеет тенденцию превращаться в самоцель; но если она продолжает быть средством, то цель остается. Таким образом, «я», выполняя садхану самоисследования, стремится к своему уничтожению. Но при наличии этих трех факторов — «я», желания и результата — Окончательное Свершение наступить не может».

Вот реальный случай. В 1987 году в Голливуде мы разговаривали о садхане. Один человек сказал, что сначала его медитации длились час, потом их продолжительность постепенно увеличивалась и достигла, как он с гордостью сообщил, четырнадцати часов в сутки. «Замечательно!» — это все, что я мог сказать. С его точки зрения это было замечательно. Но медитация стала для него самоцелью. Каков был поставленный им самим предел, я не знаю. Думаю, вы догадались, что я не спросил этого человека, чем же он еще успевает заниматься!

Когда я начал учиться играть в гольф, у нас собралась компания из трех человек, и мы вместе стали брать уроки. Через некоторое время я заметил, что чем меньше думаю о правильности своих действий, тем лучше получается. Один из нас троих очень любил тренироваться. Когда он начинал играть, то постоянно думал о том, что ему следует делать, а чего не следует. Играл он ужасно, так что предпочитал тренировки самой игре, они доставляли ему гораздо больше удовольствия. Он мог, например, сказать: «Приходите посмотреть, как я тренируюсь».

«Существует некая сила, побуждающая вас к садхане, И тогда она приносит пользу. Но как только садхана перестает быть необходимой, что-то обязательно случается и вы перестаете ее практиковать. В этом отступлении от садханы может быть благословение свыше, и тогда все идет нормально. Если же нет — тогда вы страдаете от своего отступления. Так что выполнение садханы, как и уход от нее, не зависит от воли человека».

Один суфий прошел через всю глубину садханы и в конце концов сделал следующее признание: «В течение двенадцати лет я старался выковать свою душу. Я обжигал ее в печи аскезы и закалял в огне сражения. Я положил свою душу на наковальню позора и бил по ней молотом вины и упрека, пока она не превратилась в зеркало. Пять лет я был отражением самого себя и все время полировал зеркало души почитанием и добродетелью. Потом на целый год я погрузился в созерцание, и что же я увидел? Я увидел в себе клубок тщеславия, гордыни, заносчивости, уверенности в собственной набожности и абсолютной правоте. Я трудился еще пять лет, чтобы эти гордыня и тщеславие спали с меня, и тогда заново обратился к исламу. Оглянувшись вокруг, я увидел, что все Божьи создания уже мертвы. Прочитав над ними четыре молитвы, я отошел от их общей могилы. Так, оставленный живыми существами, ведомый только Богом, я достиг Его».

Рамеш убежден, что ни одна садхана, выполненная когда-либо человеком, не пропадает даром, поскольку является частью пути.

До того как моим учителем стал Нисаргадатта Махарадж, в течение двадцати лет у меня был другой гуру. Это был благородный, очень искренний человек. Главным его убеждением было то, что жизнь ученика абсолютно определяется его наставником. Он начал строить ашрам и как-то сказал мне: «Мой гуру просил меня создать ашрам, куда люди могли бы приходить и проводить несколько своих свободных дней, чтобы было место, где они всегда были бы накормлены». Таково было приказание его наставника. Мой учитель был типичным индийским гуру. Он не считал меня своим учеником до тех пор, пока не убедился, что я действительно достоин этого. Мои духовные искания были в ту пору столь напряженными, что я отчетливо помню, как во время традиционного обряда посвящения, когда я сидел прямо перед учителем, из моих глаз непроизвольно потекли слезы. Я думаю, что под конец мой гуру тоже растрогался. Он все время повторял: «Это случится, не волнуйся, это произойдет». Это был первый и последний раз, когда я не мог удержать слез. Позже, когда я приходил к Махараджу, их уже не было.

Как я уже говорил, учитель был традиционным индийским гуру. Он брал на себя ответственность не только за духовное развитие учеников, но и за всю их остальную жизнь. Например, ученик мог принт к нему и сказать, что его жена заболела. «Ладно, — отвечал гуру, — скажи своей жене, чтобы но четвергам она сидела дома, по вторникам посещала такой-то и такой-то храмы и принимала такие-то и такие-то лекарства». Таково было его видение обязанностей, которые должен возлагать на себя гуру. Ученик мог сказать: «Мой сын потерял работу». На что наставник отвечал: «Повторяй эту джапу [4] Джапа — многократное повторение имени Бога или мантры (священного слога или текста) с целью сосредоточения на сущности Бога. — Прим. ред. по меньшей мере тысячу раз в день, проводи в уединении такой-то или такой-то день, сходи в такой-то храм». А потом он мог проверить, как выполняются его указания.

Сколько себя помню, во мне всегда жило твердое убеждение, что моя судьба уже определена и нет на земле силы, которая могла бы изменить ход моей жизни, что на небесах уже решено, сколько мне суждено перенести физической и душевной боли и сколько испытать счастья. Так что, честно говоря, мне было не нужно, чтобы учитель вмешивался в мои земные дела. Очень скоро я понял, что он не был моим настоящим гуру, хотя занятия были очень полезны и я много почерпнул из них. Но поскольку мой телесно-духовный организм не был настроен на разрыв отношений, я пробыл его учеником двадцать лет.

И наконец мне открылось, почему судьба отмерила мне двадцать лет быть учеником этого гуру. Случилось так, что некоторые люди — особенно двое — стали убеждать моего наставники построить ашрам и пообещали достать для этого деньги. «Мы знакомы со многими влиятельными людьми, — сказали они, — и достанем все необходимые средства. Нужно только начать; можно занять деньги у учеников, а потом мы расплатимся со всеми». Наставник положился на них и занял деньги у своих учеников, которые и сами-то нуждались в средствах. Он предполагал, что сможет вернуть все в течение года-двух. Ученики могли позволить себе отказаться от процентов, но ссуду им надо было вернуть, поскольку все они принадлежали к среднему классу и не имели больших доходов. А потом те два человека пришли к учителю и сказали: «Простите, но мы не можем вернуть деньги». Наставник оказался в тяжелейшей ситуации. Вероятно, такова была задача моего телесно-духовного организма: помочь учителю найти выход. И я это сделал. До конца своих дней при каждой встрече гуру вспоминает об этом и говорил: «Не знаю, что бы я делал, не окажись тебя тогда рядом».