Ари Ясан - Дом тысячи дверей. Часть 1

В. медленно встал и спокойным четким шагом направился на кухню. Теперь ему на все наплевать. Он не будет больше ждать милости или снисхождения, не будет ждать спасения. Он пойдет и разгромит эту стену в пыль, разберет ее по кирпичику. Вот оно, торжество грубой физической силы! Полная победа материализма!

В. чувствовал себя уверенным и полным сил, как никогда за все дни своего заключения. Он впервые действительно чувствовал себя способным выбраться из этой передряги живым и здоровым. Вдруг его осенила другая занимательная мысль: а почему, собственно говоря, на кухне оказалась эта никчемная чугунная печка ни на что не годная, но при этом тяжеленная? Может быть, это действительно испытание, но только испытание иного рода, чем думал В. вначале. Задание на сообразительность.

Возможно, Джадж сам, своей рукой, сотворил здесь это стенобитное орудие для того только, чтобы В. догадался использовать его по назначению? Но когда В. добрался до кухни, его ожидало новое разочарование, сравнимое с полным крахом. Печка была на месте, и стена тоже, но никакой выбоины в стене не было! В. кинулся к стене. Ничего! Ни трещинки, ни царапинки! Нет даже пыли. Это окончательно доконало В. У него даже не было сил соображать, что случилось: то ли все это ему приснилось, то ли эти стены обладают способностью к регенерации, то ли он действительно сходит с ума. Он знал только одно: стена была целой и невредимой. Он попробовал сдвинуть печку с места и обнаружил, что не может даже пошатнуть ее. Какая-то безумная катавасия приключилась с В. , и он больше не мог всего этого выносить.

Что с ним происходит? Пусть вокруг творится что-то странное, но он-то сам почему ополоумел? Только недавно он был зол, как черт, через каких-то несколько минут он стал испытывать стыд и раскаяние, потом настал черед надежды и уверенности, и вот все завершилось отчаянием и безысходностью. Что происходит? Неужели он действительно обезумел? Человек не может так молниеносно и самозабвенно переходить от одного чувства к другому. Это похоже на чудовищный аттракцион, причем никому не дано предугадать, когда тележка, так сказать, покатится под горочку, а когда вдруг поползет вверх.

Что случилось с ним самим и что случилось с миром вокруг? Еще недавно окружающая реальность была так предсказуема и проста, а В. чувствовал себя в ней, как рыба в воде. Да, были некоторые сложности. Может быть, В. уже тогда начал сходить с ума, когда выбросил в окно свою успешную жизнь и подался бродяжничать? Может быть, он отравился гнилыми объедками и теперь валяется рядом с мусорным баком, переживая разнообразные галлюцинации? Что происходит? Что это? Кто они? И кто он сам? В. чувствовал, что стоит у той границы, перешагнув через которую, ему уже не возвратиться, у границы, за которой царит хаос и бушует ураган, уносящий последние остатки разумности.

Эти безумные мысли и вопросов без ответов и в самом деле могли довести В. до сумасшествия. И потому В. нашел для себя единственно возможный выход, единственный путь к спасению своего уязвленного разума — он перестал думать вообще. Он тупо прошел к дивану, лег и уставился в потолок, не думая ни о чем. Вернее он предАлся мыслям каким угодно, только не мыслям о Мистере, дверях и тому подобному. На все, что было связано с этой ситуацией, в которой он оказался, В. наложил запрет. Он и сам не знал, как это у него получилось, наверное, сработал некий предохранительный механизм, но так или иначе, он постарался забыть обо всем. Возможно, это ему и удалось бы, но как только душа его более-менее успокоилась, опять далО о себе знать тело.

В. почти не сомкнул глаз в эту ночь. Он не мечтал о еде, но жажда стала такой нестерпимой, что он не мог сосредоточить свое сознание ни на чем, кроме образов водоемов, текущих ручьев, сочных фруктов и тому подобного. Стоило закрыть глаза, и мерещились прохладные чистые пруды, сияющие на солнце реки и даже просто прозрачные неглубокие лужицы, такие, какие бывают после теплого летнего дождя. В. даже не мог сказать, что утром четвертого дня он «проснулся». Он всего лишь перестал пытаться заснуть.

Сказать, что он был разбит и слаб — значило не сказать ничего. Словно все его тело кто-то выкручивал всю ночь, как постиранное белье. В. ощущал себя никчемной рваной тряпкой. Он не мог встать, не мог пошевелить ни рукой, ни ногой, не мог чувствовать ничего, кроме непреходящей слабости, не мог даже думать. Он не мог злиться на Мистера, или жалеть себя, или мечтать о спасении. Ни надежд, ни жалоб, ни упреков. Никаких чувств. От него не осталось ничего, словно его взрезали, как просоленную селедку и выпотрошили все нутро, всю его человеческую сердцевину — все, что составляло самую сущность В. как личности и как человека.

В. захотел сесть только потому, что нестерпимо саднила спина. Кое-как он смог принять вертикальное положение, но при этом ему показалось, что это простое движение было самым трудным действием в его жизни. Он сидел сгорбившись и укутавшись в одеяло. «Какое я сейчас должно быть жалкое зрелище», — мелькнула мысль, но она не вызвала никаких эмоций у В. Ему было наплевать, как он выглядит, и что о нем может подумать кто бы то ни было. Этим утром он даже уже не хотел пить или есть, не хотел ничего, как будто жажда и голод, пережив последнюю агонию этой ночью, благополучно скончались. Его уже не страшили физические мучения, но только одно еще заставляло его холодеть от ужаса: он чувствовал, как из него в буквальном смысле истекает его душа — капля по капле, медленно, но неотвратимо он терял самого себя.

Именно поэтому на четвертый день В. начал молиться. Подобное с ним случалось последний раз в раннем детстве. «Боженька, Боже, как страшно», — молился В. Или вернее не молился, а жаловался Всеведущему Ничто или Всемогущему Господу, кому именно В. не знал, но он не мог не исповедоваться этой безличной силе. «Боженька, Боже, Отец, — причитал В. — Господи, Господи, помоги, помоги мне, спаси меня, спаси, спаси и сохрани», — В. повторял неустанно одни и те же слова, в которых он находил хоть малое, но утешение.

И так В. «молился» бесконечно долго, но потом слова «молитвы», если это можно было так назвать, изменились: «За что, Господи, за что, за что наказал ты меня, за что Отдал на поругание, за что, за что, за что, Господи? Никого я не обидел в своей жизни, никого не убил, не ограбил, так за что же, за что, Господи Боже, Отец, за что Отдал ты меня в руки врагов моих, за что, Господи, за что?» — так вопрошал В. , снова и снова, без всякой надежды услышать ответ. И потом опять: «Господи, сохрани, спаси и сохрани, защити…»