Бхагаван Раджниш - Мгновения вечности

Но профессор дал согласие уже во время телефонного разговора: «Раз такое дело, пусть живут, а я ограничусь комнатой, как и вы, ведь я тоже одинок».

«Прекрасно! — обрадовался я. — Вы будете жить в городке лет пять-шесть, а я не могу остаться. В ином случае мне пришлось бы просить правительство позволить мне жить здесь. Дело в том, что мне дали неправильное направление. В здешнем колледже для меня нет работы, потому что у меня другая специализация. По большому счету, студентам мои знания ни к чему».

Профессор, которому предстояло поселиться в доме вместо меня, задал мне вопрос: «Как быть?»

«Просто живите в свое удовольствие, — ответил я. — А я тоже буду радоваться. Пусть чиновники сами во всем разберутся, вам суетиться не надо. Правительство прислало вас, пусть оно и думает, как быть».

Чиновники вспомнили обо мне спустя шесть месяцев, какой пустяк. И тогда я уже не мог оставаться в колледже, поэтому попросил профессора поселиться в моем доме. Он оказался замечательным человеком. Спустя два года я снова приехал в университетский городок и увидел, что он относится к моему слуге и его жене еще более деликатнее, чем я. Супруги были счастливы и ни о чем не жалели.

«У вас еще случались приступы паралича?» — спросил я жену моего слуги.

«Нет! — махнула она рукой. — Больше ни разу. За два года я не заболела даже ангиной. Я вообще больше не болею».

Мои коллеги (когда я был студентом или сам читал лекции в университете), всегда чувствовали, что я не принадлежу к их поколению.

Однажды я случайно вошел в комнату отдыха в университете. В углу комнаты я увидел незанятый стул. И я сел на этот стул. Потом я всегда удивлялся, что на нем никто не сидит.

«В чем дело?» — спросил я какого-то технического работника.

И он объяснил: «Как только вы сели на этот стул, всем расхотелось сидеть не только на нем, но и на ближайших стульях. Никто не хочет беспокоиться вас. Никто не хочет спорить с вами. Люди боятся вас».

«Как странно! — удивился я. — От меня никто не видел ничего дурного!»

Старый работник усмехнулся: «Вы безвредный, но у вас с местными преподавателями нет общей темы разговора. Они профессора, но все равно болтают о студентках, сплетничают... Они постоянно советуются, как бы подложить свинью коллеге. Они вечно интересуются политикой, университетскими дрязгами. Но в вашем присутствии они не станут заводить такие разговоры, они постесняются».

Очень редко кто-нибудь подходил ко мне и спрашивал: «Можно мне посидеть рядом с вами?» «Это общая комната отдыха, — отвечал я. — Стулья мне не принадлежат».

«Каким-то образом вы занимаете три стула слева и три стула справа, — отвечали мне. — Получается, что вы сидите сразу на семи стульях. Люди сторонятся вас. Мне тоже лучше поберечься. Но сегодня все стулья заняты. Мне неудобно беспокоить вас, но нельзя ли мне присесть ненадолго?»

«Сидите где угодно! — восклицал я. — А если вам хочется поболтать о любовных похождениях, то я к вашим услугам!»

«Нет, — съеживался профессор. — Я не хочу ни о чем разговаривать с вами. Мне просто хочется немножко посидеть в тишине».

«Отлично! — говорил я. — Именно этому я учу людей: сидеть в безмолвии».

Стоит в обществе появиться одному единственному необусловленному человеку, и он становится эпицентром внимания. Куда бы он ни отправился, повсюду он носит свою уникальность. И приблизиться к нему смогут очень немногие люди.

Вы не найдете мою фотографию в университетском альбоме. Декан пригласил меня позировать вместе с моими коллегами для ежегодного фотоснимка всей кафедры философии, а я ответил ему: «Вы такой старый! Неужели вы до сих пор интересуетесь фотографиями?»

С тех пор меня фото-сессии меня никто не приглашал. Они сами прекрасно понимали, что ведут себя как дети. А декану было почти шестьдесят лет. Зачем ему фотографироваться?

Однажды я встретил своего преподавателя Ранада. Он постарел и находился уже в пенсионном возрасте. «Может быть, вы помните студента, который заслужил сто очков, но вы дали ему всего лишь девяносто девять баллов?» — спросил я.

«Конечно, помню, — отозвался Ранад. — Такой случай был в моей жизни лишь раз. Я никогда не ставил студентам больше тридцати трех баллов. Вы и есть тот самый студент?»

«Да, — ответил я. — Я пришел сказать вам, что ваша принципиальность ничего не доказала мне. Вам следовало дать мне сто баллов. Чего вы боялись? Вы испугались того, что люди заподозрят вас в том, что вы мне покровительствуете? Вы даже не знали меня».

«Никто со мной так не разговаривает, — опешил профессор. — Я старый, больной профессор с большими заслугами».

«Не важно, — отрезал я. — Моя низкая оценка показала вашу слабость».

«Вот чудак! — удивился Ранад. — Никто не спорит со мной. Прошло уже десять лет. Разве теперь я что-то могу изменить?»

«Вы можете хотя бы извиниться», — подсказал я.

Рядом с Ранадом сидело не меньше двенадцати профессоров. Ранад стал для них ходячей святыней, вокруг него сбивались в стаи местные эрудиты. Все они были потрясены моими словами.

«Не обращайте внимание на этих болванов, — посоветовал я. — Именно из-за них вы отняли у меня один балл».

Профессор Ранад поднял на меня глаза и сказал: «Простите меня. Я публично признаю свою ошибку. Вы действительно заслужили сто баллов».

«Вот теперь я вас прощаю», — заключил я.

Как-то раз я читал лекцию в университете Аллахабада. Ранад ни разу не приходил слушать докладчиков, но когда я вошел в зал, то сразу же увидел, что он сидит в первом ряду. Зрители удивлялись тому, что профессор Ранад пожаловал на лекцию. Я обрушился на образовательную систему и на поддерживающих ее профессоров.

Ранад внимательно слушал меня. Когда я покинул сцену, он подошел ко мне и сказал: «Молодец, сынок». Ему было тогда почти девяносто лет. «Ты прав, — горячо поддержал он меня. — Нам не хватило мужества для борьбы. Все мы знаем, что наша образовательная система порождает лишь мелких служащих, секретарей, почтовых работников и станционных смотрителей. Я полностью согласен с тобой».

Знаменитый индийский философ доктор Ранад был самым уважаемым и образованным ученым-логиком. Он был профессором философии университета Аллахабада. В те времена кафедра философии аллахабадского университета стала лучшей среди всех индийских университетов, а в Индии почти тысяча университетов.

Я увиделся с Ранадом за несколько дней до его смерти. Он стал совсем дряхлым, но люди по-прежнему приезжали к нему со всех уголков Индии. Да что там Индии! К нему ехали со всего мира. Люди хотели получить у него ответы на свои вопросы.

Я сидел рядом с профессором Ранадом. «О чем ты хочешь спросить меня?» — поинтересовался он.