Стюарт Соватски - Эрос, сознание и Кундалини

Любовные ласки тантрического целибата во время беременности могут быть способом разделять друг с другом особое чудо вынашивания ребенка и создания семьи. Снова и снова, страх ожидаемого вытесняется благоговением перед возможным, и разделения преобразуются в вийогические союзы. Однако, следует опасаться демистифицированных ожиданий, направленных на то, чтобы иметь «совершенные зачатие и беременность», «совершенное родительство», или «совершенного ребенка». Мы должны опасаться бояться того, что по самой своей природе вызывает благоговение. Вместо этого, следуйте тайне, ибо возможно все.

Разделять дом с тайной

Взрослая способность к деторождению проникает из этого мира в мир еще нерожденного, в то время как дети проникают из невидимого мира в этот более видимый. Контакт всех взрослых и всех детей основывается на этой естественной тяге к разным мирам друг друга. Восхищение и доверие ребенка по отношению к большому взрослому, и защищающие и лелеющие чувства взрослого к ребенку составляют таинственное очарование их отношений. Сексуальное чувство и большая часть сублимации не имеют к этому никакого отношения.

Не существует никакой сексологической задачи или специфической последовательности психосексуального развития, привязывающей улыбку, застенчивые взгляды, или даже телесные исследования ребенка к некой возбуждающей цели. Это чистая, беспричинная игра, свободная от языка и теории. Даже детская «игра с собой» бесцельна и совершенно не похожа на взрослую мастурбацию. Понятия сексологии, столь глубоко погрязшей в собственных сексо-политических программах здесь просто не применимы. Столь же неуместны страхи моралистов по поводу «опасного эроса».

Кроме того, «время сексуального смятения» -- отнюдь не лучшее описание позднего детства. Это время интимного контакта с изначально таинственными страстями появляющихся способностей к деторождению, возможностей в сфере сексуального желания (и сублимации), когда остаются далеко позади собственные истоки зачатия и рождения. Никакое количество «сексуального образования» никогда не объяснит чувство тайны, возникающее, когда в подростке сходятся способность к деторождению, сексуальное желание, и страсти сублимации, и подобную задачу не следует пытаться ставить. Однако, старания сохранять благоговение и удивление тех времен были бы стоящим делом.

Семья - это порождающее древо жизни, а не очаг эдипова комплекса, «открытого» Фрейдом, и не полигон, предоставленный моралистом. Вместо этого, семья может быть домом для тайны, а тантрическая сублимация - сосредоточенном на семье и построении сообщества подходом к ее пределам, в то время как тантрические семейные ритуалы выводят эрос из-за закрытых дверей в более доступную для разделения семейную жизнь.

Узнавание «фактов жизни» становится для подростка внимательным научением различать и уважать в себе нюансы плодовитости, сексуального желания, и сублимации, а не только наставлением по поводу необходимости использовать противозачаточные средства, ждать того, кто тебе действительно подходит, или «получать удовольствие - но не доводить дело до беременности». Как вспоминает Джулии, двадцати пяти лет, празднование и ритуализация начала половой зрелости для каждого ребенка может оказаться эмоционально богатым семейным событием:

Когда мне было двенадцать лет, и у меня были первые месячные, в семье устроили для меня специальный праздник. Моя мать подарила мне шесть красны и шесть белых роз.

Отец подарил мне кулон, который я ношу до сих пор, с символом бесконечности с двумя жемчужинами. Жемчужины были похожи на две встречающиеся души. Мой брат -- насколько я могу судить, ему было пятнадцать - подарил мне одну из своих бронзовых подставок для карандашей. За два года до этого, на празднике в его честь, я подарила ему записную книжку.

С годами, это оказало на меня огромное влияние. Я всегда могу чувствовать тот мир способности к воспроизведению, страсти, и магии, и он всегда прибавляет что-то, чем я могу делиться лишь с немногими из моих подруг и парней, которые у меня были.

Таковы особенности страстей целомудрия в семье, следующей тайне, поддерживающей любой эротический путь, который человек может выбрать в будущем. Однако, тантрическая сублимация утратит свою привлекательность, если она превращается в предписание родителей, которое «должны выполнять» дети.

В ту радостную ночь, в тайне, не видимый никем, и не видя никого поблизости, я не имел никакого другого света или ориентира, кроме того огня, что горел в моем сердце

(Св. Иоанн Креста, «Темная ночь души»)

Человек, практикующий одинокий целибат - это тот, кто посредством брахмачарьи освободился от желания иметь партнера за счет все большего слияния с миром в целом, восприятия всей жизни как одной семьи. Более не восставая против чувства одиночества, он принимает свои потенциальные возможности и ограничения как собственный дом.

Как будто выходя из глубокого сна со сновидениями, полными романтики, интриг, взлетов и падений, такой человек пленяется пробуждением к реальности, где больше ничего не требуется. Среди ее архетипов -- затворник классического монашества, отшельник мифической традиции, старуха-колдунья, садху йоги. Среди ее идеалов - Великий Одинокий, авадхат, Сада-Шива, Махадева. Неподвижная, сострадательная, завершенная, безмолвная. Тайна всех тайн.

Таковы самые драматические образы одинокого целибата, однако они мало понятны нашей современной культуре. Для большинства людей, идея мира как одной большой семьи представляет собой, в лучшем случае, отдаленный идеал, а в худшем - безнадежное заблуждение. Возможно, в биогенетическом смысле, мир мог бы быть одной семьей; безусловно, все мы здесь вместе, стараясь не падать духом и устраивать все наилучшим образом, с отчужденными, не признаваемыми, и близкими родственниками повсюду.

В этом широком охвате, человек, выбравший одинокий целибат, сталкивается с «чудовищной проблемой», о которой писал Мартин Бубер: любить всех, со всеми страданиями, неразберихой, страхом, и борьбой, которыми полон наш мир. Такой человек просто любит мир сейчас, таким как он есть, в, возможно, трудном, но сострадательном смысле; ему не нужно ждать, чтобы мир стал лучше, или более утопическим, прежде чем он сможет его любить. Иными словами, он воспринимает свою жизненную ситуацию как своего партнера, и исполняет свои обязательства перед собой и другими на уровне, эквивалентном пожизненному браку.

Опыт внутреннего брака достаточно легко реконструировать. Это волна трогательной возможности, которая проходит через друзей и семью в тот особый момент, когда обрученные вступают в духовный брак. Сам момент вполне банален. Возможно, это случается, когда пара впервые встречается перед алтарем, или при обмене определенной клятвой, кольцами, поцелуями. При этом, сентиментальные, и даже не столь сентиментальные люди обнаруживают, что у них обильно текут слезы. Более философски настроенные гости ощущают глубину момента, столь наполненного человеческой привязанностью и верой. Дети умолкают, младенцы иногда плачут или засыпают. Даже циники ерзают на своих скамьях. Внезапно начинается или кончается гроза, или, возможно, в помещение забредает животное. Сходным образом, трогательная суть обручения и этот феномен духовного брака поддерживают того, кто выбрал одинокий целибат, и стремится заключить брак с любовью, и посредством этого внутреннего союза, стать самой любовью.