Стюарт Соватски - Эрос, сознание и Кундалини

Главной страстью одинокого приверженца брахмачарьи становится страсть пленительного одиночества. Если вы захотите следовать этому пути целибата даже в течение определенного числа месяцев или лет, то обнаружите многочисленные превращения чувств одиночества, уединенности, покинутости, единичности. Там обитает редкая страсть - безропотная самоотдача малейшему ощущению одиночества.

Эти чувства - не враги, с которыми следует бороться с помощью арсенала дружб и увлечений. Это страсти, предоставляющие благодатный простор всем тем, кто просто живут. Одиночество и даже уединенность, когда их любят, оказываются лучшими друзьями. Когда такие настроения открываются тому, кто стремился к ним и искреннее их любил, в его бытие врывается космос. Редкий и трудно достижимый сублимационный оргазм ничем не связанного одиночества знаменует брак человека со вселенной, ибо будучи принимаемой в целом, вселенная представляет собой единую совокупность, и, потому, особенно одинока.

Для одинокой женщины, садхана или практика йоги (от пяти до восьми часов в день) может становиться возлюбленным, поскольку открывает нескончаемую тайну и пленяет, призывая к абсолютной верности. Практики йоги вознаграждают ее верность многочисленными переживаниями и достижениями, укрепляющими веру. Поэтому, подобно человеку в счастливом браке, она чувствует себя «самой счастливой на свете», найдя столь увлекательный жизненный путь. Ей кажется, что она не упускает ничего важного. Для последовательницы карма йоги, возлюбленным становится ее служение; если она идет по пути бхакти йоги, то ее супругом становится божество. Все эти йоги и йогини не могут ждать, пока придет время для садханы, служения, и поклонения. Отказ от определенных аспектов жизни - таких как супруг, деньги, имущество, или даже собственный дом, можно понять только в связи с такой страстной садханой.

Все вокруг - толпы людей, спешащих домой в час пик, колеблющаяся паутина, плач ребенка - напоминают такому человеку о страстном стремлении к единению, пока он не забывает даже самого себя, и остается только Соединение Всего Этого. Это нирбиджа садхи, дживан-мукти, мокша: абсолютное освобождение. Все фрагментарные привязанности исчезают в неописуемой простоте, то есть, невероятно замысловатой сложности, которая становится единичностью. Те, кто это понимают, ощущают слезы в глазах, и прилив благоговения в сердцах, ибо это еще один - вечный брак. Дети подобного брака обнаруживаются во всей всемирной семье, ибо они - мистики всех времен и все бессчетные, незаметные другие, что думают об этом достижении, и всей йоге и религиозном рвении, которые ему предшествовали, и вдохновляются ими.

Таковы более романтичные образы приверженца одинокого целибата. Повседневная жизнь для него сопряжена с более тонкой борьбой за верность внутреннему браку. Хотя оценка по достоинству более обычного образа жизни вполне естественна, косвенное удовольствие от образа жизни других людей может быть скрытым нарушением внутреннего брака. Вопрос само-лишения, подобно привлекательности чужой жены, может соблазнять на другие измены. «Чего я, на самом деле, ищу, и почему я не думаю, что это доступно мне сейчас?» -- вот вопрос, который направляет приверженца одинокого целибата. Медитация, йога, служение, благочестивые действия, дружбы, отдых - следует учитывать все такие элементы жизни, однако с настроем на спокойное отсеивание более поверхностных привязанностей.

С годами, последствия этого внутреннего брака поднимаются выше на горизонтом, который мешал им ранее. Старея, приверженец одинокого целибата более ясно видит жизнь и смерть. Десятки тысяч часов проведены в полной тишине в затемненной комнате для медитации, вдали от многих мирских радостей.

Стоит ли оно того? Этот вопрос, которым задаются семейные пары, возникает и у приверженца одинокой брахмачарьи. Стоит ли оно того? Вопрос становится медитацией, коаном, открывающим того, кто спрашивает. Этот спрашивающий нереален; это просто ветер, сметающий вечные ограничения человеческого существования. Затем открываются двери внутреннего святилища, из которых дует другой, более древний ветер. Благоговейная истина столь же невыразима, сколь несомненна.

Однажды мне приснился такой сон: я бродил в дикой местности в полной темноте. Было так темно, что я решил идти с закрытыми глазами. Я шел медленно и осторожно, чувствуя, что местность у меня под ногами повышается. Мои руки и ноги совершали медленные раскачивающиеся движения, и хотя мои глаза были закрыты, я каким-то образом мог чувствовать, что начинаю подниматься в гору, и что десятки тысяч других людей вокруг меня безмолвно и настойчиво движутся к тем же высотам. Некоторые шли парами, другие - большими группами, кто-то шел в одиночку. По дороге в разных местах лежали брошенные вещи - сперва более тяжелые, вроде книг и инструментов, позднее - деньги и священные объекты. Под конец, восходители отбрасывали даже слова и идеи, и молча двигались дальше.

Иногда со скалистых откосов свисали веревки, сплетенные из вьющихся растений. Некоторые люди использовали эти веревки, чтобы подтягиваться вверх и ориентироваться во тьме. Нередко веревки внезапно заканчивались. Тогда некоторые из моих компаньонов приходили в замешательство; другие устраивали в этом месте небольшие жилища; третьи продолжали двигаться наугад, пока, возможно, не появлялась еще одна веревка.

Было очевидно, что эти веревки сплели и сбросили вниз предыдущие путешественники, надеясь, что они пригодятся тем, кто могут последовать за ними. Но было невозможно узнать, сбросил ли веревку кто-то, дошедший до вершины, или же какой-то бедняга, который отстал и заблудился. Кто был первый восходитель, почему и куда он поднимался, и почему он сбрасывал веревки - их этих вопросов создавались многочисленные легенды, подобные самим веревкам. Например, те, кто поселились на пути, сидя вокруг своих костров пересказывали легенды о широких просторах, открывающихся с вершин окружающих гор, и о мифических героях (именуемых «восходителями»), которые до сих пор там живут. Время от времени кто-нибудь, поверив в реальность легенд, уходил в ночь, и начинал подъем с помощью жестких веревок, свисавших за оградой жилья.

Когда занимался восход, можно было видеть бесчисленные блестящие веревки, свисающие с неизвестной высоты, раскачиваясь над скалами. Внизу под ними светились многочисленные стоянки тех, кто не захотели продолжать путь. Мои руки нащупали две веревки. Одна была гладкой и явной, а другая более изношенной и менее заметной.

Каждый из нас идет по своему пути, образованному нашими убеждениями, мечтами, удовольствиями, и страхами. Некоторые из тех, что были до нас, проверили определенный путь - путь сублимации, который кое в каких местах прерывается на непредсказуемые свободные подъемы и разбросанные там и сям спутанные веревки. В этой книге я описал путь, ведущий в самым необыкновенным и скрытым практикам и концепциям йоги. Я сам проверил их, и если вы решите ухватиться за эти веревки, свисающие с неопределенной высоты, они натянутся и удержат ваш вес.