Эрнст Шумахер - Малое прекрасно. Экономика для человека. Карта для заблудившихся.

В путеводители по настоящим знаниям и по реальной жизни включали только то, что якобы можно было доказать . Похоже, философские карты составлялись по принципу: «Сомневаешься — выкинь» или сдай в музей. Однако я видел, насколько вопрос о том, что является доказательством , тонок и труден. Не лучше ли было придерживаться противоположного принципа: «Сомневаешься — напиши об этом БОЛЬШИМИ БУКВАМИ»? В конце концов, несомненные вещи в некотором смысле мертвы и неинтересны живым людям.

Любое допущение предполагает риск ошибки. Ограничиваясь вроде бы абсолютно достоверным знанием, я свожу риск ошибки на нет, но в то же время отчаянно рискую упустить, возможно, самые возвышенные, важные и стоящие вещи в жизни. Святой Фома Аквинский вслед за Аристотелем учил, что «самое приблизительное знание высшего ценнее, чем самое точное знание низшего» [98] Summa theologica 1,1,5 ad 1. . Противопоставление «самого приблизительного» знания «самому точному» означает неопределенность. Может быть, мир устроен так, что высшее нельзя познать с той же степенью точности, что и низшее . Тогда, ограничиваясь изучением лишь достоверных предметов и событий, я упускаю из виду самую суть вещей.

В философских путеводителях, которыми меня снабдила школа и университет, как и на карте Ленинграда, отсутствовали действующие церкви. Кроме того, в них даже не упоминались обширные области «альтернативной» теории и практики в медицине, сельском хозяйстве, психологии и общественных науках, не говоря уже об искусстве и так называемых оккультных или сверхъестественных феноменах. Одно только упоминание о них считалось знаком умственной неполноценности. В частности, все описанные в путеводителях крупные теории видели в искусстве лишь средство самовыражения или бегства от реальности. Красота природы также была случайной. Нас заставляли верить в то, что даже самые красивые формы можно объяснить их пользой в размножении, которое имеет прямое отношение к естественному отбору. И действительно, если не считать упоминания о «музеях», весь путеводитель от корки до корки был составлен с позиций утилитаризма: о существовании любой вещи упоминалось только тогда, когда человек мог ее использовать в своих целях или когда она была полезна во всеобщей борьбе за существование.

Стоит ли удивляться, что, следуя описанными маршрутами, мы все больше привыкали к окружающему пейзажу и уже не удивлялись отсутствию опущенных в путеводителе вещей, погружались в заблуждения, несчастья и цинизм. Кому-то из нас, однако, довелось испытать что-то сходное с опытом Мориса Николь:

Однажды на занятии по Новому Завету в воскресной школе я осмелился, несмотря на свое заикание, попросить нашего директора, который вел урок, объяснить значение одной метафоры. Ответ его был таким запутанным, что я испытал первый проблеск осознанности и вдруг понял, что никто ничего не знает … и начиная с этого момента начал думать сам, или по крайней мере понял, что могу думать сам… Я помню в мельчайших подробностях классную комнату, высокие окна, сделанные так, чтобы из них ничего не было видно, парты, возвышение, на котором сидел директор, его интеллигентное, худое лицо, его нервные гримасы и резкие движения рук — и вдруг это внутреннее прозрение, что никто ничего не знает — то есть ничего о том, что действительно имеет значение. Это было мое первое внутреннее освобождение от навязанных извне суждений. Начиная с этого момента, я точно знал — то есть чувствовал своим внутренним я, которое является единственным источником настоящего знания — что мое отвращение к религии в том виде, в котором нам ее преподносили, было обоснованным [99] Maurice Nicoll, Psychological Commentaries , Vol. 1 (London, 1952). .

Путеводители, составленные в духе современного научного материализма, оставляют без ответа самые важные вопросы. Более того, они даже не признают за этими вопросами право на существование. Во времена моей молодости, полвека назад, дела уже обстояли неважно. А сегодня — еще хуже, так как все более тщательное применение научного метода к любым предметам уничтожило, по крайней мере на Западе, последние крупицы древнего знания. Во имя научной объективности во всеуслышание заявляется, что «система ценностей — просто защитный механизм и рефлекс» [100] A. Koestler & J. R. Smythies (eds.). Beyond Reductionism . Chapter on «Reductionism and Nihilism» by Victor E. Frankl (London 1969). , что человек — «лишь сложный биохимический механизм, приводимый в движение системой сжигания топлива и управляемый компьютером с феноменальным объемом памяти, содержащей кодовую информацию» [101] там же. . Зигмунд Фрейд даже утверждал: «Единственное, что я знаю наверняка, так это то, что ценностные суждения человека формируются исключительно его стремлением к счастью, а, значит, просто являются попыткой подкрепить заблуждения аргументами» [102] Quoted by Michael Polanyi, Personal Knowledge (London 1958). .

Как устоять перед весом таких заявлений, сделанных во имя научной объективности, если только, подобно Морису Николь, вдруг не испытаешь «внутреннего прозрения», что люди, делающие такие заявления, какими бы учеными они ни были, ничего не знают о том, что действительно имеет значение ? Люди просят хлеба, а им протягивают камни. Они ищут совета о том, что им «делать, чтобы спастись», а им говорят, что идея спасения — не что иное, как бред и инфантильный невроз. Они ищут путь к ответственной человеческой жизни, а им говорят, что они — машины сродни компьютерам, без воли, а значит без ответственности.

По словам необычайно здравомыслящего психиатра Виктора Франкла, «проблема не в том, что ученые не видят мир целостным, а в том, что они выдают видимую ими часть за целое… Поэтому страшно не то, что ученые специализируются , а то, что специалисты делают обобщения ». Эпоха религиозного диктата канула в Лету, и вот мы уже третий век живем в условиях все усиливающегося «диктата научного». В результате люди, особенно молодежь, настолько потеряны и дезориентированы, что наша цивилизация того и гляди рассыплется в прах. «Истинный нигилизм сегодняшнего дня, — говорит д-р Франкл, — это редукционизм… Современный нигилизм не кичится словом „ничто“ и скрывается за понятием „всего лишь“. Так феномен человека сводят к мало что значащему эпифеномену» [103] Koestler and Smythies, op. cit . .

Между тем, внутренний мир человека остается нашей реальностью , всем, что мы есть и чем мы становимся. В этой жизни мы оказываемся как будто в незнакомой стране. Ортега-и-Гассет однажды отметил, что «жизнь обрушивается на нас лавиной». Мы не можем сказать: «Подождите! Я еще не готов. Дайте мне разобраться в жизни». Приходится принимать решения, к которым мы не готовы, выбирать цели, о которых у нас лишь смутное представление. Это очень странно и, на первый взгляд, даже безумно. Создается впечатление, что человеческие существа — какие-то «недоумки». Они не только рождаются и долгое время остаются беспомощными, но и достигнув зрелости значительно уступают в уверенности и ловкости животным. Они колеблются, сомневаются, передумывают, мечутся из стороны в сторону, плохо представляют не только способы достижения желаемого, но, прежде всего, чего они хотят.