Эрнст Шумахер - Малое прекрасно. Экономика для человека. Карта для заблудившихся.

Таким образом, картезианская философия ведет нас прямиком к механике. Она превращает природу в механизм, насилует ее, уничтожает все, что позволяет предметам символизировать дух, являться частью гения Творца, разговаривать с нами. Вселенная становится безмолвной [111] Jacques Maritain, The Dream of Descartes (London 1946). .

Где гарантия, что в этом мире несомненная истина непременно является полной истиной? Чья несомненная истина, чье понимание? Человека. Каждого человека? Все ли люди способны осознать всю истину? Как показал Декарт, человеческий ум может подвергнуть сомнению все, что не укладывается в его рамки, и некоторые люди больше склонны к сомнениям, чем другие.

Декарт порвал с традиционными знаниями, отмел весь опыт своих предшественников и решил все начать с начала и во всем разобраться сам. Подобная самонадеянность стала «стилем» европейской философии. Маритэн отмечает: «Каждый современный философ — картезианец в том смысле, что видит себя первооткрывателем, долг которого — принести человечеству новую концепцию мироздания» [112] там же. .

Декарт заключил, что «на протяжении многих веков философию двигали вперед лучшие умы, и тем не менее в ней нет ничего бесспорного, а следовательно, все сомнительно» [113] Rene Descartes, Rules for the Direction of the Mind. [Рене Декарт, «Правила для руководства ума».] . Он фактически «отрекся от мудрости» и сосредоточился исключительно на знании, обладающем математической или геометрической точностью и несомненностью. Такой подход уже был свойствен Фрэнсису Бэкону (1561–1626). Скептицизм, своего рода пораженчество в философии, стал основным течением европейской метафизики. С кажущейся справедливостью скептики утверждали, что возможности человеческого ума строго ограничены и нет смысла интересоваться тем, что выходит за пределы его способностей. Древняя мудрость гласила, что человеческий ум слаб, но открыт , то есть способен превзойти себя и устремиться к более высоким уровням сознания. Новое же мышление приняло как данность то, что возможности разума строго и узко ограничены, причем эти границы можно четко обозначить; но в своих пределах возможности разума практически безграничны.

С точки зрения философской картографии это означало огромную потерю: целые континенты, необыкновенно старательно описанные людьми прошлых поколений, просто исчезли с карт. Но, кроме того, произошло еще более значимое «отречение от мудрости», несказанно обеднившее философскую мысль: традиционная мудрость всегда представляла мир как трехмерную структуру (символизируемую крестом), в которой не только значимо, но и принципиально важно всегда и везде различать между «высшими» и «низшими» предметами и Уровнями Бытия. Новое мышление рьяно, если не сказать бешено, бросилось устранять вертикальное измерение . Откуда взяться ясному и точному представлению о таких качественных понятиях, как «высшее» или «низшее»? Для разума стало насущной необходимостью заменить их количественными показателями.

Да, с «математизмом» Декарт перегнул, и вот Эммануил Кант (1724–1804) вызвался начать все с начала. Но, как замечает Этьен Гилсон, несравненный знаток истории философии:

Кант перешел от математики не к философии, а к физике. Да он этого и не скрывал: «Истинный метод метафизики по своей сути ничем не отличается от метода, который Ньютон применил в естественных науках и который оказался столь плодотворным»… «Критика чистого разума» Канта — искусное описание того, какой должна быть структура человеческого ума, если исходить из существования концепции природы Ньютона и соответствия этой концепции реальности. Можно ли после этого всерьез говорить о «физическом» методе Канта как о здоровом философском методе? [114] Etienne Gilson The Unity of Philosophical Experience (London 1938).

Математика и физика не могут переварить качественное понятие «высшего» и «низшего». Поэтому вертикальное измерение исчезло с философских карт, а философия сконцентрировалась на несколько надуманных проблемах типа «А существуют ли другие люди?» или «Могу ли я вообще что-нибудь знать?» или «Воспринимают ли другие люди этот мир так же, как я?» Так карты стали совершенно бесполезны для людей, решающих благородную задачу выбора жизненного пути.

Этьен Гилсон так сформулировал надлежащую задачу философии:

Ее непреходящая обязанность — приводить в порядок и контролировать все более широкое поле научного знания и решать все более сложные проблемы поведения человека. Ее нескончаемая задача — удерживать науки в присущих им границах и определять место и задавать границы новым наукам. Наконец, не менее важная задача: как бы ни менялись обстоятельства, удерживать все действия человека во власти разума, только благодаря которому человек и является судьей своих поступков и, после Бога, хозяином своей судьбы [115] там же. .

Потеряв вертикальное измерение , на вопрос «Что мне делать с моей жизнью?» человек теперь мог дать лишь утилитарный ответ. Ответ эгоистичный или альтруистичный, но все же утилитарный: «Живи как можно комфортней» или «Осчастливь как можно больше людей». Кроме того, получалось, что по сути человек — только животное. «Высшее» животное? Быть может, да и то лишь в некоторых отношениях. В определенных отношениях другие животные «превосходят» человека, а значит лучше избегать расплывчатых понятий «высшего» и «низшего», если только мы не говорим в строго эволюционном смысле. В контексте эволюции «высшее» обычно можно соотнести с «позднейшим», а так как человек, несомненно, появился весьма недавно, его условно можно поставить на вершину эволюционной пирамиды.

Но ничто из этого не помогает получить вразумительный ответ на вопрос: «Что мне делать с моей жизнью?» Паскаль (1623–1662) говорил: «Человек хочет счастья и существует только для счастья. Он не может хотеть быть несчастным» [116] Blaise Pascal, Pensees , Section II, No. 169. [Блез Паскаль, «Мысли», раздел II, № 169.] . Однако новые философы утверждали вместе с Кантом, что человек «не может уверенно и точно сказать, чего он действительно хочет… не может определить, что для него настоящее счастье, ведь для этого необходимо быть всезнающим» [117] Quoted in Great Books of the Western World: The Great Ideas , Vol. 1, Chapter 33 (Chicago, 1953). . Традиционная же мудрость давала простой вдохновенный ответ: счастье человека в том, чтобы двигаться выше , развивать свои высшие способности, обрести знание высших предметов и, если возможно, «узреть Бога». Двигаясь вниз , развивая только свои низшие способности, присущие и человеку, и животным, он делает себя глубоко несчастным, вплоть до отчаяния.

Святой Фома Аквинский (1225–1274) заявлял с непоколебимой уверенностью: