Дмитрий Морозов - Дваждырожденные

Над нашими головами нависали резные островерхие купола дворцов Дхритараштры и патриархов. Но и оттуда, из-за высоких внутренних стен, к нам не просачивался ни один лучик брахмы, который мог бы принести надежду или указание.

Чем дальше, тем больше я понимал, какая страшная угроза нависает над Пандавами. Тихие разговоры в коридорах дворцов, как и марширующие за воротами Хастинапура армии, сулили гибель пятерым царевичам, чья доблесть казалась бессильной перед численным превосходством неприятеля. И я со страхом чувствовал, как эти мысли будили во мне что-то тревожное и злое, словно вязкий маслянистый страх ворочался, колыхался под самым сердцем.

Было время, когда я благоговел перед Высокой сабхой, окруженной тайнами и легендами. Теперь я впервые ощутил причастность к братству как бремя, а не радость. Иногда мне хотелось бросить все и удрать в Панчалу. А может быть, вообще лучше уйти на юг, отыскать ту деревню, где ждет меня трогательная я нежная Нанди? Разгоряченная страхом фантазия рисовала мне соблазнительные картины деревенской жизни: вот я учу крестьян владеть оружием, держать строй, петь песни дваждырожденных. Но потом разум брал верх над чувствами, с холодной беспощадностью напоминая, что смертный не в силах повернуть поток кармы. Никогда крестьяне не научатся сражаться лучше кшатриев, не поймут, зачем надо собираться вокруг костров и говорить о чем-то кроме видов на урожай. Их дети — может быть…

От тягостных размышлений меня отвлек Митра. Нас звал брахман. В комнате наставника мы с удивлением узрели придворного, который отважился выказать свое дружелюбие на приеме у Дурьодханы. Камень, пущенный с горы вызвал лавину кармических следствий.

— Духшасана непрерывно извергает проклятья и отказывается от пищи, словно его сжигает огонь злобы, — тревожным полушепотом рассказывал придворный, — Ашваттхаман и другие дваждырожденные из свиты Дурьодханы тревожны и гневливы. Бхишма, говорят, уже неделю не выходит из внутренних покоев. Друзья рассказали мне о встрече Видуры с Дхритараштрой и его сыновьями. Старый патриарх призвал Дурьодхану поделиться властью с Пандавами, а Дхритараштру — возвести на престол Юдхиштхиру, как и положено по традиции наследования. Но Дхритараштра воскликнул, что даже от дваждырожденного никто не в праве требовать отречения от собственного сына.

Поистине, Дхритараштра совсем ослеп. Видура предложил Дурьодхане выполнить долг дваждырожденного, приняв Пандавов. Тогда бы и его отцу не пришлось разрываться между долгом властелина и любовью к сыну. Дурьодхана обвинил Видуру в том, что тот хочет нанести вред роду Куру, а Дхритараштра добавил, что больше не нуждается в советах патриарха. Как видите, Высокая сабха бессильна влиять на решения повелителей Хастинапура.

— И еще одна новость, — сказал придворный, — вас, молодые безумцы, ждут в обители патриархов. Только вас, без мудрого главы посольства…

Колесница Сурьи еще не скрылась за верхушками городских башен, и узкие улицы купались в жарком пыльном мареве, когда мы с Митрой вновь вошли в ворота цитадели. Сосредоточие древней силы и мудрости Хастинапура — дворцы патриархов — скрывались за внутренней оградой и медными вратами. Стража склонилась в глубоком поклоне, и медные створки отворились. С раскаленных плит дороги мы ступили в зеленый сумрак древнего сада. Прохладный ветер гулял меж огромных баньянов, росших на этом месте еще до того, как поднялись к небу первые башни Хастинапура. Полонящая нега сочилась их цветов и трав, казалось осознающих наше присутствие. Панцирь, успевший затвердеть на враждебных ветрах чужого города, раскрылся навстречу этому потоку любви и ласки. Творящие потоки тонких сил, нашедшие зримое воплощение в совершенстве цветов и запахов, наполняли сердце небывалой легкостью, делая разум легким и звенящим, как струи родничков.

Нас встретили прислужники в ослепительно белых одеждах и повели в небольшой храм для совершения очистительных обрядов. Там нас раздели и искупали в небольшом бассейне с водой, благоухающей сандалом. Умащенные благовонными бальзамами и облаченные в легкие чистые одежды мы прошли внутрь храма, где на каменном алтаре пылал священный огонь. Торжественные и сосредоточенные брахманы бросали в пламя пучки травы и шептали мантры, пробуждающие тонкие силы сознания. Каждый из нас получил в руки по глиняной плошке с прозрачным душистым маслом и совершил возлияние огню. Здесь же стояли высокие медные сосуды, украшенные знаками счастья — свастикой. В них хранились зерна всех злаков, питающих людей этой земли, а также мед и масло. Вместе с брахманами мы почтили эти символы плодородия и процветания пением мантр и безмолвной молитвой.

Когда нас вывели из храма, над городом уже сияла широкая тропа созвездий. Служители провели нас к резной беседке и указали на две циновки.

— Здесь вы проведете ночь в глубоком сосредоточении. Вам надо очистить и успокоить свое сознание, чтобы даже случайной мыслью не поколебать глубокую гармонию обители великих сердец.

Потом нас оставили одних. Восход солнца мы встретили, обратившись лицом к востоку с почтительно сложенными руками — просветленные и спокойные. Вновь нас вели через сад, где еще жили изумрудный сумрак и шелест голосов давно растаявшей эпохи. Дыхание прошлого коснулось моего лица, как солнечный блик, пробившийся сквозь пелену листвы. В этих кущах не погас свет Высших полей, и дыхание жизни придавало особую остроту запаху цветов, звону фонтанов и дивным краскам оперений поющих над нашими головами птиц. Аккуратные квадратики мраморных плит в пышной зеленой траве вели к белому куполу, выгнутому, как парус под восходящим ветром. Казалось, он парит в потоках нагретого воздуха, и белые тонкие колонны не поддерживают, а удерживают его над землей.

У входа в этот удивительный дворец на мраморной скамеечке сидел седой человек в длинной белой одежде. Его темные пальцы спокойно перебирали четки из прозрачного сердолика. Бусины вспыхивали меж темными пальцами, как прирученные солнечные зайчики. При нашем приближении человек встал и с достоинством поклонился. Мы склонились в ответном поклоне.

— Мир вам. Войдите в покои Высокой сабхи. И мы шагнули в открытую дверь, занавешенную лишь густой тенью купола. Сняв обувь, мы с наслаждением поставили ступни на прохладные, чисто вымытые плиты пола. Впереди открылась длинная галерея, освещенная приглушенным изумрудным сиянием, льющимся из полукруглых окон, открывающихся в сад. Над ажурными бронзовыми курильницами прозрачной сетью вставали дымки благовоний.

И вот мы во внутренних покоях дворца. Стены из матового резного мрамора не отталкивали, а оттесняли солнечные лучи, пропуская ветер и изумрудное свечение. Прямо в плитах пола были пробиты желоба, по которым с журчанием текли струи воды, даря свежесть и прохладу. Звенели колокольчики, привязанные к прозрачным тканям, искрились жемчужные сетки на окнах. Отрадой для глаз были резные колонны открытых веранд, пронизанных светом и зеленью. Даже мне, только что вступившему в эту дивную обитель, улицы и дома Хастинапура показались дурным сном.