Владимир Леви - MEMENTO, книга перехода

По небу облачко плывет,
другое за собой зовет,
и мы с тобою небосвод
переплываем,
а кто кого переплывет,
а кто потом, а кто вперед,
не знаем.

А что такое умереть?
Дверь за собою запереть.
Но след оставленный стереть
не удается.
А кто сумеет отпереть?
Кто захотел, тот и сумел,
найдется.

мы живем у ревущей машинной реки
но квартиру свою нам менять не с руки
проживем как живем от звонка до звонка
а потом нас подхватит другая река

и обнимет и в дальнюю даль унесет
где небесный пастух свое стадо пасет
и забытая песня беззвучно слышна
имя этой реки тишина

а пока мы живем у ревущей реки
нам о той о другой вспоминать не с руки
от звонка до звонка этот мир не понять
и когда-то придется квартиру менять

М. Л.
Мне море в городе является вседневно:
то тихо ластится, то нападает гневно,
и волны рушатся, и молится прибой:
ты слышишь, Господи?.. возьми меня с собой…

Очарование напрасных упований,
о море градское, о праздник расставаний.
Щенок потерянный в глаза глядит с мольбой:
ты видишь, Господи?.. возьми меня с собой…

Не уступи тоске, когда увидишь снова
свет наркотического зарева ночного
над морем городским. В свой час поймет любой:
нет горя горшего, чем горе быть собой.

А в день, отмеченный пробелом в гороскопе,
я залпом выпью морегоре городское
и знак подам тебе, поднявшись над толпой:
ты знаешь, милая, ты знаешь: я с тобой

Это дом, это все еще дом.
Эта клетка безликая,
эти стены простецкие –
я их кожей своей обил,
обрастил их своим нутром.
Вот картинка моя, первобытная, но не детская.
Ваши лица смотрят в меня. Вы все помните.
Это дом.
Я покину его вместе с вами, отдам во владение
неизвестным жильцам на игрушечное навсегда.
С полдороги вернусь, может быть,
провести наблюдение,
как им спится, о чем размышляет вода,
и случайных следов не осталось ли.
Все другое. Все пришлое, будь хоть семижды музей.
Взгляд чужой – разрушитель. Бациллы усталости
поселяются в души и заживо гробят друзей.
Похотливая смерть глазомером большим отличается.
(Вот поэтому дети от взрослых прячут глаза.)
Но сейчас это дом. Черный ослик твой [1] Подсвечник в виде ослика с торбой на моем рабочем столе. Подарен Лялей Розановой.
с той же свечкой качается
на раздвинутых ножках вперед – назад

в зыбких заботах дней
гасится существо
с той стороны видней
с той стороны всего
здешние жуть и мрак
там красота и свет
лишь догадайся как
вывернуть да и нет
там бытия скрижаль
кто заглянул туда
знает твое как жаль
знает свое всегда

В тот мир, где нет ни молодых, ни старых,
душа войдет не поздно и не рано,
свеча догаснет, допоет огарок,
допляшет пламя.

О, сколько теней вьется в этой пляске,
ночей, приговоренных вечно длиться.
А время, как факир, сжигает маски
и лепит лица.

И наступают сумерки прозрений,
и молния пронзает цель, не целясь,
а за окном безумие сирени
и моря шелест.

А море шелестит, что жизнь сложилась,
как речь, из откровений и ошибок,
и даже ложь, которая свершилась,
непогрешима.
А пламя плачет, пламя рвет и мечет,
душа летит как пуля заказная,
а море дышит, море не перечит,
а море знает

Родители ушли.
А мы свободны
жить как хотим и можем умирать.
Но вот беда: мы ни на что не годны,
и некому за нами убирать:
родители ушли.

Остались раны
и в них, и в нас.
Родители ушли
в далекие лекарственные страны,
а мы на жизнь накладываем швы.
Родители ушли.
Прочь сантименты,
зачем рыдать,
о чем жалеть, когда
галактики, планеты, континенты
друг с другом расстаются
навсегда.

Вы снитесь мне. О, если бы вернуться
и вас из сна с собою унести
и все начать с последнего «прости»,
о, если б ненароком не проснуться

Катятся малые расставания
перед большим, как мячи.
Если жить наперед, если знать все заранее,
то зачем нам врачи?

Закипает и пенится,
не сгорит, не закончится
это вечное море живое, тоска.
Я любил и люблю.
Бог творит что захочется.
Жизнь как выстрел мгновенна.
Смерть как воздух близка.

Говорю вам:
не будет от страсти лечения,
равновесия нет у земных коромысл.
Жизнь любого из нас не имеет значения,
лишь безмерный безмолвный
неведомый смысл.

Нет, мой стих мою жизнь
не хранит, не итожит –
я пришел и прошел,
став частицей Всего.
Но однажды, я знаю, развязку отложит,
но однажды возьмет и кому-то поможет
слабый голос прозрения моего.

Катятся малые расставания
перед большим, как мячи…
Шлю вам несколько знаков
любовного узнавания,
чтобы выжить в ночи

Не играй, мой мальчик, в понимание.
Черная дыра – пускай насквозь.
Из колен моих, из расставания
изошла твоя земная ось.
Вышел срок щадить и успокаивать,
и пора, сдирая чешую,
жизнь твою учиться не присваивать
и не отвергать, как жизнь свою.
Сколько раз заблудишься, обманешься.
Все твое, мой вещий Дон Кихот.
Я уйду, а ты…
А ты останешься,
чтобы я не видел твой уход.