Александр Берзин - Развитие сбалансированной чувствительности: практические буддийские упражнения для повседневной жизни (дополненное второе издание)

Затем мы вспоминаем человека, которому кажется, что ему или ей необходимо от нас отдохнуть, чтобы чувствовать себя независимым, реальным человеком. Не воспринимая это как личное неприятие, мы пытаемся представить, что нетройственно даем человеку время побыть одному и пространство для этого. Всем нам иногда нужен отдых.

(3) Чтобы преодолеть боязнь отдыхать, мы вспоминаем, как нервничали, когда уходили в отпуск. Затем мы думаем о том, что незаменимых нет. Предположим, что мы умерли. Работа на фирме будет продолжаться. Осознавая это, мы представляем, что проектор прекращает показывать тройственный кинофильм о якобы прочном незаменимом «я», якобы прочной работе, которую больше никто не сможет сделать, и якобы прочном безответственном поступке – уходе в отпуск. Волна напряженности оседает, и мы пытаемся успокоиться и представить, что оставляем работу, не чувствуя беспокойства или вины.

Вспоминая коллегу, который не хочет уходить в отпуск по той же причине, мы представляем, как заверяем человека, что во время его или ее отсутствия дела будут идти нормально.

(4) Чтобы успокоить боязнь оказаться позабытыми, мы вспоминаем, как мы болели и никто нам не звонил и не навещал нас. Нам казалось, что никто нас не любит. Между тем люди были заняты и, вероятно, думали, что нам необходим полный покой. Рассматривая такую возможность, мы пытаемся представить прекращение сентиментальной тройственной сцены якобы прочного позабытого «меня», якобы прочного безразличного «тебя» и якобы прочного действия – позабытые, мы лежим в постели. Волна жалости к себе, подталкивающая нас отказаться от отдыха, затихает. Мы пытаемся представить, что воспринимаем молчание любимого человека нетройственно и наслаждаемся покоем и тишиной.

Затем мы вспоминаем человека, который болел и мог чувствовать себя позабытым, если мы постоянно не звонили или не навещали его или ее. Ослабляя собственную нетерпимость, мы представляем, что говорим человеку, что хотели дать ему или ей как следует отдохнуть.

(1) Чтобы преодолеть цепляние за наслаждение, мы вспоминаем, как от скуки и неудовлетворенности без конца переключали телевизионные каналы. Мы не задерживались ни на одной программе, поскольку компульсивно искали чего-то лучшего. Между тем, если мы не найдем ничего интересного, нас не поглотит черная дыра. Понимая это, мы представляем, что проектор выключает тройственный кинофильм о якобы прочном «я», которому требуется постоянное развлечение, якобы прочной телевизионной передаче, которая дарует совершенное развлечение, и якобы прочном действии наслаждения развлечением. Волна энергии, толкающая нас в бесконечный поиск удовольствий, оседает. Успокоившись, мы представляем, что включаем телевизор только тогда, когда действительно хотим что-либо посмотреть. Если мы находим интересную передачу, мы пытаемся представить, что получаем от нее удовольствие, не хватаясь за пульт, если вдруг что-то нам не понравилось. Мы также представляем, что выключаем телевизор по окончании телепередачи. Если мы не находим интересной передачи, мы представляем, что признаем этот факт и выключаем телевизор, не начиная искать снова.

Затем мы вспоминаем, как смотрели с кем-то телевизор и этот человек непрерывно переключал каналы. Чувствуя сострадание к этому человеку, не способному ни от чего получать удовольствие, мы пытаемся воспринимать его или ее неугомонность нетройственно, не воспринимая это как посягательство на собственное развлечение. Таким образом, мы разряжаем ситуацию, чтобы она не переросла в ссору. Это позволяет нам найти приемлемый компромисс.

(2) Чтобы перестать компульсивно стремиться к одобрению со стороны окружающих, мы вспоминаем, как делали что-либо лишь потому, что хотели доставить удовольствие другому человеку, например устроились на престижную, но скучную работу. Доставлять удовольствие другим, например родителям, конечно же, очень славно, но не ценой того, что полезно еще кому-нибудь, будь то наш супруг или дети, или нам самим. Нам нет необходимости подтверждать собственное существование, получая одобрение от окружающих. Понимая это, мы стараемся успокоиться. Это означает окончание тройственного кинофильма о якобы прочном неполноценном «мне», якобы прочном, стоящем на пьедестале «тебе» и якобы прочном действии: другой человек радуется нашему поступку, и это подтверждает нашу ценность. По мере того как стихает волна нашей неуверенности, мы пытаемся представлять, что принимаем решения, которые кажутся нам удобными и подходящими. Если окружающие одобрят и довольны нашим выбором – очень хорошо. Если нет – мы чувствуем себя достаточно уверенными, чтобы это не имело для нас большого значения.

Затем мы вспоминаем человека, который постоянно старается получить наше одобрение. Мы пытаемся ослабить собственное тройственное чувство якобы прочного «тебя», который пытается переложить ответственность за успех или неудачу своих решений на якобы прочное «я», и якобы прочное действие – одобрение. Мы пытаемся представить, что поощряем человека принимать решения самостоятельно и уверяем, что любим его независимо от принятых им решений.

(3) Чтобы перестать бояться приятно проводить время, мы вспоминаем, как были на корпоративной вечеринке и полагали, что, потанцевав, утратим достоинство. Понимая, что приятное времяпровождение и танцы являются проявлениями человеческих качеств, не отрицая их, мы смотрим сквозь тройственный кинофильм. Проектор перестает показывать якобы прочное пристойное «я», якобы прочный унизительный танец и якобы прочное, лишающее достоинства действие – получение удовольствия. Волна напряженности стихает. Не заставляя остальных чувствовать себя неловко из-за того, что мы сидим, неодобрительно нахмурившись, мы расслабляемся и пытаемся представить, что танцуем и приятно проводим время вместе с ними.

Думая о человеке, который боится в нашем присутствии расслабиться и получать удовольствие, мы пытаемся оставить собственное тройственное чувство раздражения и осуждения его или ее застенчивости. Это лишь заставит человека чувствовать себя еще более нервно и неуверенно. Затем мы пытаемся представить, что не отвергаем человека независимо от того, что он делает.

(4) Наконец, чтобы развеять неловкость из-за того, что другие нами довольны, мы вспоминаем, как кто-нибудь выражал удовлетворенность нашей работой. Мы возражали, чувствуя, что сделанное нами несовершенно и мы никуда не годимся. Тем не менее, удовлетворение своими достижениями не вредно. Это не делает нас уязвимыми или самодовольными. Это понимание выключает тройственный кинофильм о якобы прочном недостойном «мне», якобы прочном покровительствующем «тебе» и якобы прочном неискреннем действии – выражении удовлетворенности. Когда проектор исчезает и волна напряженности успокаивается, мы стараемся представить, что принимаем признательность с благодарностью, говоря спасибо, и чувствуем счастье.